Нашествие тыквоголовых
Шрифт:
— Живей! Жрите! — командовали огненные головы, кружа вокруг нас. — Жрите! Жрите!
Ли давился уже четвертым батончиком «Мушкетера». Потом схватил «Милки-Вэй» и принялся разворачивать.
— Меня… меня сейчас вырвет! — сообщила Табби.
— Живей! Живей! — прохрипели в ответ.
— Нет. Правда! Меня тошнит! — кричала она.
— Жри
Ли начал давиться. Комок розовых конфет вылетел у него изо рта. Табби хлопала его по спине, пока он не перестал кашлять.
— Больше! Быстрее! — кричали тыквоголовые.
— Не… могу! — просипел Ли.
Твари склонились над ним, языки пламени метнулись из глаз.
Ли схватил еще один батончик, сорвал обертку, надкусил…
Мы корчились на тротуаре, заглатывая конфеты. Жевали изо всех сил. С трудом проглатывали и заталкивали в рот новые.
Дрожащие. Запуганные. Страдающие от тошноты.
Мы понятия не имели, что подлинный ужас ждет впереди.
25
— Не… могу… больше… есть… — выдавила Табби.
Мы набивали животы сластями уже несколько минут. У Табби по подбородку тек шоколад. Волосы падали на лицо — и на них тоже налип шоколад.
Ли скрючился на траве. Он обхватил руками живот и жалобно стонал.
— Плевать мне на огонь, — пробормотал он и испустил долгий и громкий рыг. После чего застонал опять.
— В жизни больше на сладкое не посмотрю, — шепнул мне Уолкер.
Я пыталась ответить. Но какой там — с набитым-то ртом.
— Еще дома! — приказал один из тыквоголовых.
— Еще дома! Еще сластей!
— Нет, пожалуйста! — взмолилась Табби.
Скорчившись на траве, Ли снова оглушительно рыгнул.
— Почти полночь! — увещевала Табби. — Нам домой пора!
— Вам еще уйму домов обходить! — ответил тыквоголовый, щуря огненные глаза. — Дома тянутся бесконечно! И собирать вы будете бесконечно!
— Но нас мутит! — стонал Ли, держась за живот. — Мы сегодня больше не можем!
— Все уже легли спать, — заявил Уолкер. — Никто нам в такое время не откроет.
— В этом районе откроют! — ответил тыквоголовый.
— В
— Но… но… но… — я начала заикаться.
Впрочем, я знала, что все бесполезно. Огненные твари заставят нас идти. Они не станут прислушиваться к мольбам и жалобам.
И они не станут отпускать нас домой.
— Еще дома! Еще! «Сладость или пакость» — вечно!
Табби помогла Ли подняться на ноги. Она подобрала его мешок и вложила ему в руку. Потом отбросила с лица волосы и подняла свой.
Мы зашагали через улицу, волоча за собою мешки. Ночной воздух сделался холодным и тяжелым. Сильный ветер тряс деревья и поднимал круговороты опавших листьев у наших щиколоток.
— Родители, небось, с ума сходят, — пробормотал Ли. — Уже так поздно…
— И правильно делают! — заявила Табби дрожащим голосом. — Может, мы никогда их больше не увидим.
На крыльце первого из домов все еще горел свет. Тыквоголовые заставили нас подняться туда.
— Уже поздно конфеты собирать! — заспорил Ли.
Но выбора не было. Я позвонила в дверь.
Мы ждали. Поеживаясь от холода. Страдая от тяжести в желудке и тошноты.
Дверь медленно отворилась.
И мы потрясенно ахнули.
26
Уолкер застонал.
Ли отпрянул с крыльца.
Я смотрела на существо, застывшее в желтом свете крыльца. Женщина. Женщина с ухмыляющейся тыквой-фонарем на плечах.
— Сладость или пакость? — спросила она, растягивая в ухмылке зазубренный рот. Оранжевое пламя плясало в ее голове.
— Ух… ух… ух… — Уолкер спрыгнул с крыльца и врезался в Ли.
Я смотрела на ухмыляющуюся тыквенную голову. Это кошмарный сон! — убеждала я себя. Кошмарный сон… наяву!
Женщина кинула мне в мешок какие-то сладости. Я даже не видела, какие именно. Я не могла оторвать глаз от ее тыквенной головы.
— Вы…? — начала было я.
Но она захлопнула дверь прежде, чем я успела произнести еще хотя бы слово.
— Еще дома! — твердили тыквоголовые. — Собирайте еще!
Мы поволокли ноги к следующему домику. Дверь распахнулась, едва мы ступили на крыльцо.