Нашествие
Шрифт:
– Вы просите о невозможном.
– Почему? Вы что, не в состоянии это сделать?
– Нет. Просто я не стану этого делать.
Он снова повернулся к экрану, пальцы его забегали над сенсорной панелью. Он не станет этого делать. Зачем же тогда вообще было заводить разговор об отсутствующих материалах? Только затем, чтобы я спрашивал дальше, чтобы я вынудил его рассказать о чем-то таком, о чем ему не терпится рассказать мне. Ну а если я не стану спрашивать?
Но я все-таки спросил:
– Зачем тогда вообще было заводить разговор об этих материалах?
– Надо же было нам о чем-то поговорить, - не поворачивая головы ответил он.
– Бросьте тянуть, Гримсон.
– Хорошо, - он взглянул на меня, потом снова повернулся к экрану. Тогда вглядитесь в эту вот картинку.
– Пальцы его быстро забегали над сенсорной панелью, и я, повернувшись, подключился к его экрану.
– То, что вы видите, - стал комментировать Гримсон, - представляет данные восьмимесячной давности. Станция Туруу находится прямо по центру, Резервуар, как вы поняли, в восьми километрах под нами. Вот здесь проходит разлом, - он выделил его мерцающим алым цветом, - вдоль которого смещаются Южная и Северная плиты. Все, что касается плит, конечно условно, как скажет вам любой мало-мальски знакомый с существом проблемы человек. Мы просто пользуемся привычной терминологией, так как не успели выработать своей, специально для Кабенга. Мы вообще ничего толком сделать еще здесь не успели. Так вот, скорость, с которой эти две плиты под Туруу скользят друг относительно друга, составляет в среднем за период наблюдений величину порядка двенадцати сантиметров в год. Причем в основном, что удивительно для всех специалистов, впервые знакомящихся с данными по Кабенгу, взаимное проскальзывание плит характеризуется чрезвычайно низким трением. Фактически все напряжения, возникающие при движении, локализованы в поверхностном слое толщиной не более километра. И потому проскальзывание не сопровождается ощутимыми толчками, - он немного помолчал, выдерживая паузу, потом сказал: - Так вот, восемь месяцев назад проскальзывание прекратилось.
Видимо, мне следовало удивиться. И я удивился. Бросил быстрый взгляд в сторону Гримсона и спросил:
– Как это прекратилось?
– Элементарно. Так, как будто какая-то сила намертво спаяла Южную и Северную плиты по всей поверхности разлома. У нас тут в округе разбросано свыше сотни реперов, - он высветил их на картинке.
– И все данные измерений говорят о том, что проскальзывание прекратилось. Скольжения вдоль разлома нет. Вы понимаете, к чему это должно привести?
– В общих чертах, конечно, понимаю. Должны возникнуть напряжения.
– Совершенно верно. Они появились. Взгляните-ка на эту вот тензограмму.
Я взглянул. Тензограмма как тензограмма. Вдоль разлома, как и следовало ожидать, накопились солидные деформации. Даже, пожалуй, слишком солидные. Я потянулся к сенсорной панели, прикинул запасенную энергию и присвистнул от удивления. Потом повернулся к Гримсону:
– Похоже на то, что здесь следует ожидать приличного толчка.
– Да, похоже, - он чего-то ждал от меня, каких-то слов, предположений, догадок. И я пока не понимал, чего же ему нужно.
– Вы произвели оценки?
– Да. Еще три месяца назад.
– Ну, - поторопил я его.
– Если эти напряжения будут высвобождены сразу, последствия будут катастрофическими. В частности, от станции Туруу не останется ничего. Это оценки трехмесячной давности, прошу заметить. С тех пор напряжения, как легко видеть, еще больше возросли. И толчок может произойти в любую секунду. Как вам понравится такое утверждение?
Такое утверждение вряд ли кому-нибудь могло понравится.
Даже мне. Даже несмотря на все то, что я уже знал и о чем догадывался. Сидеть на бомбе с часовым механизмом неприятно, наверное в любом состоянии. Настолько неприятно, что лишь через пару секунд я понял,
– Мне это совсем не нравится, Гримсон, - сказал я.
– Но меня озадачивает ваше ко всему отношение. И то, что по всему судя, вы не один так относитесь к этим данным.
– Что именно вас удивляет?
– Ну хотя бы то, что все работы здесь не свернуты по тревоге еще три месяца назад. И весь персонал не эвакуирован.
– Были и такие настроения. Но мы никого здесь не держим насильно. Все, кто остался, остались вполне сознательно.
– Почему?
– Потому что все это, - он кивнул в сторону заполнявшей экран тензограммы, - ложь.
– Что?
– Вы, видимо, просто не успели как следует продумать это все, инспектор. Иначе вам самому бы бросилось в глаза, что такого просто не может быть. Смотрите, - он снова положил руки на сенсорную панель.
– Вот результаты зондирования пород, прилегающих к разлому, вот результаты химического анализа добытых кернов - они прекрасно согласуются друг с другом. Мы знаем, понимаете, инспектор, знаем, из чего состоят эти породы, мы можем анализировать, как поведут они себя при таких напряжениях. Это достоверное научное знание, что бы там ни говорили некоторые паникеры. Так вот, предел прочности этих пород был достигнут уже через два месяца после прекращения проскальзывания. Вы понимаете, что все это значит? Это значит, что еще шесть месяцев назад все должно было закончиться хорошим землетрясением.
– А что регистрируют сейсмографы?
– Абсолютное спокойствие - можете сами убедиться, - он вывел информацию на экран.
– Такое спокойствие, что кое-кого нервы не выдержали.
– Вы имеете в виду Вейермейстера?
– догадался я.
– И не его одного. Сам тоже храбрился-храбрился, а теперь вот отправился в Академию. Только не думайте, что я их за это осуждаю. У каждого ведь свой предел прочности, как и у любой породы. Против своей природы ничего не поделаешь. Да и нагрузка на каждого своя выпадает. Это ведь просто, когда отвечаешь только за себя. И то, что они не выдержали, когда держусь я, держатся остальные - это не трусость и не паника. Как и то, что мы остались - это не безрассудство. Это просто характеризует различие в наших взглядах на то, что здесь происходит.
– Надеюсь, вы изложите мне эти взгляды, - сказал я, осторожно сняв руки с сенсорной панели. Я заметил, что пальцы мои слегка дрожали, и мне не хотелось, чтобы Гримсон заметил это. То, что он недавно сказал, подтверждало мои худшие опасения.
– Разумеется. Иначе попросту не стоило бы заводить с вами этот разговор. Я говорил о вас - сначала с Лоарма, потом с Вейермейстером. С ним, правда, стало трудно в последнее время разговаривать, но мы достигли, наконец, некоторого взаимопонимания. Мы согласились на том, что скрывать эту информацию дальше невозможно, независимо от того, как ее интерпретировать.
– Насколько я понял, Петров уже в Академии и не сегодня-завтра доложит обо всем Совету.
– Видимо так.
– Какой тогда смысл в дублировании? Зачем вы информируете об этом меня - простого наблюдателя?
– Смысл есть, инспектор, смысл несомненно есть, - Гримсон тоже снял руки с панели и сидел, задумавшись, глядя куда-то себе под ноги.
– Смысл состоит в том хотя бы, что вы выслушиваете нас здесь, на Туруу, на станции, которую мы не намерены покидать. А Совет Академии заседает на Земле, и ознакомившись с данными, представленными Петровым, они попросту не могут не отдать приказа о начале эвакуации всех сотрудников со станции Туруу. Вы знаете теперь, побывав на Каланде, чем это чревато?