Наши нравы

Станюкович Константин Михайлович

День этот, когда «линия» вышла, Савва Лукич помнит, как будто сегодня это было… в городишко приехал большой петербургский барин заглянуть в свое имение. Имение большое, а доходу никакого или очень мало. Саввушка призадумался, заглянул в кубышки, оделся и пошел к барину. «Тебе чего?» — спрашивает камердинер. «С его сиятельством насчет дела». — «Насчет какого?» — «Насчет важного», — а вместе с тем Саввушка синенькую и просит доложить. Пустили. Поклонился и глазами вскинул. «Ты кто такой?» — «Купец». — «А по какому делу?» — «По вашему, ваше сиятельство. Слышали мы, что имение доходу мало

дает?» — «Это правда. Мошенники обкрадывают». — «Это точно, ваше сиятельство; нонче мошенник как клоп развелся, а что ваше имение — дно, золотое дно. Нам это известно, и если бы ваша милость, то я бы аренду со всем моим удовольствием». — «Какую же аренду дашь?» — «А на первый раз десять тысяч, а там видно будет, как по совести». Его сиятельство чуть не привскочил. Никто двух тысяч не давал, а нашелся человек — десять дает, да еще обещает больше.

Поманил пальцем — подойди поближе. Саввушка подошел. «Расскажи, как ты с имением-то». Саввушка подробно насчет золотого дна: и тут доход, и там доход, и отовсюду доход. «Ты, вижу, умный мужик?» Савва только встряхнул кудрями.

Дело было облажено скоро. В первый год выслал Саввушка десять тысяч, во второй — двенадцать тысяч, а на третий сам в Питер приехал и пятнадцать тысяч привез, да божится, что и сам нажил.

Очень понравился Савва его сиятельству, — видит, умный хозяин. А Савва, не будь дурак, насчет подряда… Обещали, да вместо подряда целую дорожку строить дали…

С тех пор как попал Саввушка на вольную воду, он уж поплыл крупной рыбиной… Почет, уважение — все пришло, точно в сказке.

«А допричь всего было!» — вспомнил Савва Лукич.

Однако никто не едет! Или отложено?

— Имею честь поздравить, ваше превосходительство, с монаршей милостью! — проговорил, входя, курьер, подавая печатный листок.

У Саввы Лукича бросилась кровь в голову.

«Наконец-то!»

Радужная курьеру, и он один впился глазами в листок и прочитывает: «Коммерции советник Леонтьев в действительные статские советники».

Приятно щекотит по всему телу, и в сердце как-то щекотно. Кажется, всего только несколько слов напечатано, а радости…

«То-то Хрисашка сегодня!» — не мог не вспомнить Савва Лукич.

А в доме уже вся челядь узнала. Все подходят, всякий норовит урвать бумажку. «Ваше превосходительство», — жужжит в ушах Саввы Лукича. Подают телеграмму. «Управление NNской дороги, поздравляя ваше превосходительство с монаршей милостью, сообщило телеграммой по линии о радостном для всех событии».

Все уже знают.

Приехали инженеры, прихлебатели и разный люд. Савва Лукич, едва успевший одеться, делает вид, что равнодушен к чину. Он уже успел в несколько часов привыкнуть.

— Не чин важен, а внимание…

— Так… так…

Савва начинает немного советь. Уже слишком много народа в кабинете у него поздравляют и говорят: «Давно бы вам, Савва Лукич, быть генералом!» — «Это, Савва Лукич, всем нам отличие…» — «Вы, Савва Лукич, ведь три тысячи верст построили и как построили».

Савва не знает что отвечать. Его красивое, энергическое лицо глупеет, а природный здравый смысл и находчивость вдруг исчезают под шумом всех этих приветствий…

— Ну-ка,

генерал, повернись! — иронически замечает миллионер старик Потапов.

Подали шампанское…

Пользуясь случаем, немало из гостей призаняли у Саввы Лукича..

Отказа не было.

Наконец кабинет опустел. Шмели разлетелись. Савва Лукич пошел сперва к матери и объявил ей, но на нее никакого впечатления генеральский чин не произвел. Жена — та обрадовалась, когда Савва Лукич, ласково целуя ее в губы, сказал:

— Поздравляю, ваше превосходительство!

Дуня молча обняла отца, а сын, мальчик пятнадцати лет, спрашивал, какой будет у отца мундир.

В четвертом часу приехал Николай Васильевич и, наскоро поздравив его превосходительство, отправился на кухню.

Генерал нетерпеливо ждал обеда, на котором должен быть непременно Хрисашка. Из-за него у Леонтьева была даже стычка с Борисом.

Когда Борис Сергеевич просмотрел список приглашенных на обед, — а в списке были «отборные» гости, — то он сказал:

— Зачем вы Сидорова зовете?..

«Зачем он Сидорова зовет? Да разве без Сидорова обед будет обедом? Зачем тогда и светлейший, и старик Кривский, и разные директоры канцелярий будут, как не для Хрисашки?.. Он лучше согласится исключить из списка его сиятельство, чем Хрисашку…»

— А отчего ж? Хрисанф Петрович, слава богу, не мелочь какая-нибудь…

— Все-таки…

— Нет, Борис Сергеевич… Кого другого я вам уступлю, а приятеля моего ни за что!..

Так Борис Сергеевич и не настоял…

А будет ли его превосходительство, Сергей Александрович?

Что-то говорило ему, что он не приедет, а без старика торжество неполное… Положим, его светлость один чего стоит, но все же сват…

«И чего гордится-то, сватушко… Нынче, слава богу, другие времена… не прежние… На тебе чин, да в карманах пусто!.. Сановник! И мы нонече в генералы вышли!»

Он вспомнил, как холоден был с ним несколько дней тому назад его превосходительство, и мысль эта омрачила торжественное настроение счастливого мужика…

Он даже начинал сердиться при мысли, что его превосходительство вдруг не приедет на обед.

— Эка невидаль сын-то твой… Нонече не то что за генерала, а за прынцев можно наших дочерей отдавать, только не оставь нас бог своей милостью, Прынец теперь обнищал, а сила — мы, бывшие посконные мужики и нынешние генералы! — проговорил Савва Лукич, встряхивая кудластой головой.

XX

ПАРАДНЫЙ ОБЕД

По-видимому, его превосходительство Сергей Александрович, как истинный современный философ, примирился с фактом.

Со времени последнего объяснения с сыном, он более не поднимал вопроса о браке своего первенца ни с женой, ни с Борисом Сергеевичем, и, казалось, относился к браку без неудовольствия.

По крайней мере никто из домашних не заметил в его превосходительстве никакой перемены. Кривский по-прежнему был бодр, свеж и приветлив. За обедом он, так же как и прежде, ласково шутил с дочерьми, беседовал с Борисом о политике, выслушивал светские сплетни, передаваемые мастерски Анной Петровной, и весело улыбался удачным анекдотам Евгения Николаевича Никольского.