Наши трёхъязычные дети
Шрифт:
Правда, наш сын никак не показывал, что одиночество на детской площадке задевает его. В садике же ему попросту понравилось (вот чего я совсем не ожидала), иногда его трудно было увести оттуда. Странным образом Аня, напротив, чувствовала себя там неуютно: на первых порах нередко плакала, прощаясь с нами, и до самого последнего дня время от времени просила не отводить её в детский сад.
Алековы трудности (некоторая отъединённость от детского общества, от уже образовавшейся компании) растворились годам к трём; я почти уверена, что причиной была выросшая уверенность в языке.
К 3,5 годам Алек превратился в очень открытого, всегда готового к контакту и разговорчивого – несмотря на ошибки! –
Сын наш постепенно превратился в маленького Дон-Жуана: отчаянно флиртовал с незнакомыми девочками разного возраста (превращался в маленького клоуна или просто увивался вокруг новой девочки). Как-то раз, когда он вновь появился в садике после очередной поездки, ему на шею с визгом бросились две рослые красавицы (даже повалили мальчишку на пол) – в группу Алек ушёл, сопровождаемый почётным эскортом: блондинка-«Брунгильда» слева, черноглазая пышная «восточная дива» справа…
Аня же (вот чудеса!) с возрастом становилась всё более робкой, говорила тихо, опускала глаза (правда, чаще всего только при первом знакомстве). Объяснение этому мне найти трудно.
Когда нашим детям исполнилось по 4 года, ушла на пенсию старая воспитательница; малышей из садика заново распределили по группам. Никаких проблем с общением у наших детей не появилось. В новой группе наши близнецы завели новых друзей, правда, из числа тех, что пришли в садик после трёх лет (остальные предпочитали старых товарищей по играм).
После перераспределения в «нашей» детсадовской группе, кроме маленьких немцев, оказались полячка, турчанка, сын тайки и немца, дочь турчанки и курда, дочь голландца и японки… – группа оказалась довольно пёстрой. Впрочем, как и вообще район, в котором мы поселились. Кого здесь только не встретишь на детской площадке: дети с родителями-сербами, поляками, французами, американцами… Если какие-то напряжения между нашими и другими малышами и возникали, с языком или национальностью они ни в коей мере не были связаны.
К 5 годам наши дети обросли довольно большим количеством приятелей – как двуязычных, так и одноязычных. Некоторые иногда приходили в гости с ночёвкой, наши тоже ночевали в других семьях, «отдавая визит». Никаких границ (по языковому, этническому ли, социальному или какому другому признаку) ни мы, ни наши дети не проводили. Нам было приятно, что наши сын и дочь в состоянии общаться с самыми разными детьми. И ещё приятнее был интерес младшего поколения нашей семьи к языкам. И гордость умением говорить на разных наречиях!
Доходило порой до смешного: Аня, выучив пару слов по-французски, хвасталась в детсаду, что может говорить на языке «paris»… Попав как-то раз с нами вместе в хабад-центр, Алек первым делом узнал, какие слова здесь используют для приветствия, – и, «вооружившись» необходимым словарным минимумом, отправился общаться с малышами и взрослыми; на другой день в детском садике всех, кажется, обучил слову «шалом».
Мы встречали (в других берлинских районах) многоязычных детей, страдающих от неумения вписаться в среду, застенчивых до слёз, зажатых, угрюмых… и, как следствие, косноязычных и молчаливых. Нашим же детям их многоязычие (и связанные с ним особенности воспитания и развития) не помешали найти
Чужой путеводный опыт
Опыт часто убеждает лучше, чем книжная мудрость. Было несколько случаев, когда опыт наших близких знакомых оказался для нас если не откровением, то чем-то вроде случайно найденной путеводной нити. Один из таких эпизодов почти перевернул, во всяком случае, сильно изменил некоторые мои представления (например, об условиях сбалансированного многоязычия и о том, что его всего сильнее стимулирует).
Случай двуязычного воспитания, когда один из родителей говорит на чужом для него языке, получил название «искусственного» многоязычия. Я считала (вслед за авторами специальных книг), что смысла оно не имеет. Что попытки говорить с ребёнком на чужом языке скорее вредят (известно, что переучивать сложнее, чем учить; а переучивать приходится: всё равно, в какой степени владеет взрослый чужим языком, до уровня носителя языка ему не дотянуть). И что такие попытки уж во всяком случае мало что приносят. Если на этом чужом для родителя языке в окружении ребёнка не говорит больше никто, речь идёт фактически об усвоении «иностранного» языка, а с ним лучше обождать: известно, что дошкольники продвигаются в иностранном языке медленнее, чем школьники.
Но вот однажды мы получили шанс ближе познакомиться с девочкой из нашего же садика, изучающей английский как иностранный. Мы знали, что по-английски говорит с ней (изредка переходя на немецкий) только её мама-немка, которая 10 лет провела в Америке – училась там.
Девочка пришла к нам в гости с ночёвкой, сразу же заговорила на английском – и до последней минуты так и продолжала пользоваться им. Наши близнецы пытались вернуть общение к привычному «садиковому» немецкому (в садике все трое до этого дня говорили исключительно на нём), но гостья упорно продолжала изъясняться только по-английски! Любопытно, что девочка использовала английский не только в разговорах с детьми и их папой, но и со мной. Я обращалась к А. по-немецки – она отвечала на английском; что мой «домашний» язык – вообще третий, русский, она знала.
В то время среди всех наших знакомых это был единственный ребёнок, способный говорить с ровесниками на «слабом» языке, – и этот ребёнок оказался… немцем!
Английский А. был не только беглым, но и достаточно (для её возраста) правильным. Маминых знаний и примера вполне хватило, чтобы привить ребёнку вполне приличный разговорный язык. В дальнейшем девочку ожидали двуязычные детский садик и школа.
Я почти готова была отказаться от своего (предвзятого, как выяснялось) мнения о «раннем иностранном». А также и от недоверия к попыткам убедить ребёнка говорить на языке, который вокруг практически не звучит: родители А. были уверены, что её английский поддерживает главным образом её гордость тем фактом, что она в состоянии общаться не на одном языке, а на двух!
Видимо, уже старших дошкольников вполне можно убедить в том, что говорить на нескольких языках – лучше, чем на одном! Что касается мотивации, нас сильно обнадёжил ещё и опыт нашей знакомой русскоязычной семьи в Америке. Их старшая дочка, вывезенная из России года в два, попав в американский садик, перешла на английский – а в 10 лет вдруг обнаружила интерес к родному языку папы и мамы. Она «открыла», что знание этого языка выделяет её на общем фоне. А ещё – даёт удивительную возможность общения на людях – и одновременно «наедине»! С. доставляло удовольствие отпускать замечания на непонятном американцам, «тайном» языке – и вот она всё чаще заговаривала с родителями на улице по-русски, не смущаясь тем, что говорит с ошибками и с акцентом.