Наследие чародея (Изавальта - 1)
Шрифт:
– Я не хочу быть императрицей! Пусть ею будет кто-нибудь другой. Освободи меня от этого.
– Ты действительно этого хочешь, Медеан?
– спросил он, подходя ближе.
– Да!
– Она резко обернулась к нему.
– Всем сердцем. Если не буду императрицей, никто не будет меня обманывать, никто не станет добиваться моей любви ложью. Я буду просто собой, и мне уже не придется жалеть о том, что я появилась на свет.
Калами (в облике Аваназия) покачал головой:
– Я и не знал, что ты так глубоко это чувствуешь.
Она недоуменно
– Как ты мог этого не знать?! Разве я когда-нибудь говорила что-то другое?
Он пожал плечами:
– Я думал, это просто легкомыслие юности. У всех бывают такие моменты, когда хочется быть кем-то другим.
Медеан стала спускаться вниз по травянистому склону. Ее золотые волосы поблескивали в лучах солнца.
– Мне лгут, и лгут, и лгут - а все из-за того, кто я, - сообщила юная Медеан зеленой долине.
– Вокруг меня одно притворство, потому что я - дочь своего отца. Мной играют, словно пешкой, словно куклой, которая умеет лишь открывать и закрывать глаза. Как же я могу не желать быть кем-то другим?
Калами склонил голову:
– Я могу освободить тебя, Медеан.
– Да?
– Она мгновенно обернулась, вся - внимание.
– Да.
– Заложив руки за спину, он шагнул к ней.
– Это не просто, но возможно.
– Как?
– спросила Медеан.
– Думаю, ты знаешь.
Она недоуменно покачала головой - так наивно, по-детски...
– Тогда я скажу тебе.
– Калами взял ее за руки. Они еще были гладкими и мягкими. Мозоли и шрамы появятся гораздо позже, вместе с годами хранения власти и тайн.
– Вместе с Жар-птицей ты посадила в клетку и саму себя. Самая глубинная часть твоей души связана с этим заклятьем, ты неотделима от него.
Медленно, с неохотой Медеан отняла руки.
– Но я не могу освободить Жар-птицу. Она сожжет Изавальту.
– Да, ты не можешь ее освободить.
– Калами улыбнулся улыбкой Аваназия.
– Но ты можешь отдать ее мне.
– И ты возьмешь ее?
– прошептала Медеан, словно боялась, что слишком громкое слово может спугнуть такое счастье.
Калами поклонился и торжественно произнес:
– Да, Медеан. Расскажи мне, как хранить клетку, и я заберу ее. Ты больше не будешь императрицей. И птица, и государство будут в надежных руках, а ты будешь свободна.
Калами протянул ей руку, руку Аваназия. Как все просто! Предмет мечтаний Медеан, единственный человек, которому она верила, и ее собственные страхи - все сошлось здесь, где она беззащитна. Наконец-то она в его власти, наконец-то!
Но не успел Калами дотронуться до Медеан, как она попятилась:
– Так нельзя.
– Можно. И ты это знаешь. Ну же, Медеан.
– Калами снова придвинулся ближе, протянул к ней руку и стал убеждать ее мягким, но настойчивым голосом Аваназия.
– Если ты действительно этого хочешь - позволь мне снять с тебя непосильное бремя. Ты ведь всегда этого хотела! Так соглашайся скорей.
– Я буду свободна, - зачарованно протянула Медеан
– Я все-таки буду свободна.
Но как только Калами почувствовал прикосновение ее чистой, свежей ладони, он понял: что-то не так. Он уже не был Аваназием. Он был мальчишкой, восьмилетним ребенком, с ужасом глядящим в лицо отца - мрачного, морщинистого человека, сгорбленного тяжелой работой.
– Вздумал надуть меня?
– заревел отец, хватая его за шиворот.
– Думал, я не дознаюсь!
– Нет, папа...
– Ему было больно. Сейчас его будут бить, и будет еще больнее...
– А я-то еще тебя защищал! Хотел сделать из тебя порядочного человека! Но нет, тебе этого мало! Тебе подавай великое прошлое. Совсем уже свихнулся с этим прошлым да со своей местью.
– Папочка, ну пожалуйста, я должен!
– кричал Вэлин. Отец узнал о ночных уроках в сараях и закоулках. Он узнал про гороскоп, кости, кровь и маленький барабан.
– Они нас убивали! Они сотрут даже память о том, какими мы были! Этого нельзя допустить! Мы же были великими! Они нас боялись!
– А кого ты сейчас боишься, гаденыш?
– Отец рывком притянул его к себе, и Вэлин почувствовал запах его дыхания. Отец ухватил его голову и вывернул так, чтобы Вэлин глядел ему прямо в глаза.
– Кого?
Нет, нет, нет!.. Отец мертв, давно мертв, и его прах развеян над морем, как и положено, хотя он и просил, чтобы его похоронили по изавальтскому обычаю. Вэлин уже не мальчик, он мужчина, и перед ним...
Перед ним - старая, сморщенная женщина с посиневшими от холода руками. И там, где она держит его, там, где он держит ее - сплошной холод.
– Вот мы и узнали друг друга, лорд-чародей, - сказала императрица, вцепившись когтистыми пальцами ему в затылок.
– Правда, теперь уже слишком поздно.
Калами сбросил ее руку:
– Пока мы дышим, еще не поздно, и ты еще отдашь то, что мне нужно.
– Нет, - испугалась она.
– Да!
– он схватил ее за руку, и снова все изменилось.
Бриджит, Ананда, Сакра и восемь стражников во главе с капитаном Чадеком ворвались в покои императрицы. Огромные, холодные комнаты все до одной были пусты, только старая фрейлина, сцепив пальцы, сидела на диване, невидящими глазами уставившись в пол, туда, где валялся серебряный поднос с опрокинутым кувшином, хлебом и мягким сыром, плававшим в лужице густого красного вина.
Сакра не медля бросился к двери в сокровищницу, а Ананда тем временем занялась фрейлиной.
– Где твоя госпожа?
– спросила она.
Служанка обернулась и посмотрела на Ананду кислым взглядом.
– Встань, когда с тобой говорит императрица!
– прикрикнул на фрейлину один из стражников.
Но та в ответ только презрительно поджала губы. Стражник занес кулак и уже готов был ударить немолодую женщину, но Ананда остановила его взмахом руки.
– Отойди, - сказала она.
– Она просто до сих пор верна своей госпоже. Нельзя же ее за это наказывать.