Наследие джиннов
Шрифт:
— Ты такая… — проговорил он, — как будто рождена из огня.
— Жинь… — произнесла я, но закончить не успела.
Полночь укутала нас словно чёрным плащом. Костры, фонари погасли, исчезли звёзды в небе и лунный свет. На землю опустилась тьма.
Пускай буракки появлялись всё реже, а джинны больше не жили рядом с людьми, пускай повсюду вырастали дымные фабрики, загрязнявшие всё вокруг дымом, железом и ржавчиной, магия Шихаба уцелела: она сохранилась в памяти самого мира. Частица той самой первородной тьмы, не позволявшей ни разжечь огонь, ни увидеть звёзды
Я больше не чувствовала рук Жиня и не могла различить его в толпе. Каждый остался один — там, где застигла его тьма. Все стояли, с надеждой ожидая возвращения света.
Наконец в небе замерцала первая звёздочка, за ней стали появляться другие, но на праздничной поляне по-прежнему царило молчание. Время веселья кончилось. Часы после полуночи по традиции посвящались молитвам и воспоминаниям. Вспыхнул огонёк единственного костра, и люди потянулись к нему, словно мотыльки. Я искала глазами Жиня.
На камне у костра стояла молодая девушка, сегодняшняя рассказчица. Вокруг неё в тесный кружок собрались демджи, дальше разместились простые слушатели.
— Первым был создан свет… — начала рассказчица. Истории могли различаться, но начинались всегда одними и теми же словами. — Потом пришла тьма. Она таилась там, куда не достигал свет, и из тьмы явилась Разрушительница…
Заметив наконец Жиня, я стала тихонько выбираться вслед за ним из толпы, опускавшейся на колени в молитве. Голоса за спиной слышались всё тише, огонёк костра исчез за деревьями, а небо впереди чуть светлело, зажигая над пустыней звезду за звездой. Я огляделась, потеряв Жиня из виду.
— Эй, Бандит! — Мужской силуэт был едва различим в призрачном звёздном сиянии.
Жинь подошёл ближе, прихлёбывая из бутылки. Для храбрости? Протянул бутылку мне:
— Хочешь выпить, Синеглазый Бандит? Я знавал одну девчонку в Захолустье, так ей как-то раз даже удалось меня перепить.
Это с помощью пилюль Тамида, что ли? Тогда в «Пьяном джинне», возле разрушенных копей в Садзи, сидела и пила не демджи с принцем, а наивная девчонка с револьвером и лживый чужеземец.
— Хотя, — продолжал он, снова отхлебнув вина, — та моя знакомая не стала бы уходить, не дослушав сказку…
Бутылка, выбитая из его руки, покатилась по песку, который жадно впитывал содержимое. Жинь отшатнулся, ожидая нового удара.
— Сказки бывают лживыми… — Я сглотнула комок в горле, едва сдерживая слёзы. — Теперь я в них верю меньше… Только всё твоё враньё, чтобы затащить меня сюда, оказалось ни к чему. Не слыхал ещё? Хороша находка — единственная на свете демджи без магических способностей… Или, может, расскажешь, чего от меня ждал?
Жинь пьяно уставился на меня. Я чувствовала жар его тела и запах спиртного, в темноте едва проступали черты лица и татуировка под расстёгнутой рубашкой.
— Ты хочешь об этом поговорить? — удивился он. — Сейчас?
— Почему бы и нет? — пожала я плечами. — Интересно, какой у тебя был план? Что бы ты сделал, будь с Дассамой всё в порядке? Связал бы меня и доставил в лагерь? А может, враньё какое-нибудь новое выдумал?
— Я не заставлял
— А что мне оставалось делать — бросить тебя в песках умирать?
— Могла бы.
— Нет.
Жинь вздохнул.
— По правде говоря, Амани, я с самого начала понятия не имел, что с тобой делать. Хотел оставить тебя в Пыль-Тропе, чтобы не втягивать в мятеж, который поднял мой брат, но потом всё-таки вернулся, иначе бы тебя убил другой брат. Либо то, либо другое, пришлось выбирать. — Он потянулся было ко мне, но тут же убрал руку. — Когда ты сбежала тогда в Садзи, я обрадовался, что ты пойдёшь своим собственным путём, но в то же время радовался предлогу тебя догнать — вернуть компас. А ехать в Изман отговаривал, потому что боялся: распознают в тебе демджи — и выдадут султану. Вот и повёл с караваном к Дассаме. Там и море уже недалеко, хотел посадить на корабль и вывезти из этой страны, пока она не убила тебя…
Лицо его приблизилось, взгляд всё так же был устремлён на меня. Вспомнилось, как он сравнивал с морем цвет моих глаз.
— Ты не имел права ничего решать за меня! — Я с силой отпихнула его.
Лжец! Пусть убирается из моей жизни!
— А кто имеет право — мой брат? — крикнул Жинь, кивая в сторону лагеря. — Или ты решила, что быть демджи на службе у мятежного принца почётнее, чем просто Синеглазым Бандитом?
Я резко отвернулась, взметнув волосы.
— А может, я не хочу остаться бесполезной песчинкой среди пустыни? Не каждому везёт родиться богатым и значительным! Тебе ли меня судить, принц?
— Да что ты знаешь о принцах! — Он сердито шагнул вперёд. — В один год со мной родилось ещё десять братьев и дюжина сестёр! Происхождение само по себе никого не возвышает. А вот ты… Сама научилась стрелять, мечтала о лучшей доле и делала всё, чтобы мечты исполнились. Никто тебе не помогал, ты сама строила свою жизнь — и такой мне нравилась. Что такое случилось, что всё это потеряло для тебя значение? Неужели теперь для тебя важны лишь похвалы моего брата и эта непонятная пока магия, без которой ты раньше вполне обходилась? Вот потому я и не хотел впутывать тебя в его дела: ты больше не принадлежишь сама себе, а между тем Синеглазый Бандит нисколько не хуже принца без трона!
Мне очень хотелось возразить, но язык будто налился свинцом, не желая повиноваться. Значит ли это, что Жинь прав?
— А ты сам разве не за Ахмеда дерёшься? — спросила я, помолчав. — Хочешь отвоевать для него страну, которую не понимаешь и недолюбливаешь, потому что…
— Верно, — перебил Жинь, — никогда я её не понимал… и брата тоже. Не понимал, как можно всё бросить и остаться в дикой пустыне… Пока не встретил тебя. — От его слов я едва не пошатнулась — так они были неожиданны. Он серьёзно кивнул. — Ты и есть эта страна, Амани… В тебе вся её жизнь, весь её огонь. Ты сама как порох, как заряд револьвера, и палец всегда готов нажать на спуск.