Наследие джиннов
Шрифт:
Жинь молча сел рядом со мной и достал из-за пояса знакомую алую куфию, которую унесло из поезда ветром. Взял мою правую руку, израненную и опухшую, осмотрел и стал перевязывать. Ушибленные о каменную стену рёбра тоже болели, но я уже почти не обращала внимания: переломов нет — и ладно. Боль от потери Бахи терзала душу куда сильнее.
Пальцы Жиня, тоже полумёртвого от усталости, двигались медленно и неловко, но он всё же сумел наложить тугую повязку, а потом ласково погладил мою руку и отпустил.
— Ну как ты? — спросил тихо.
— Ничего, отлежусь.
Я понимала,
— С левой стрелять сможешь?
— Если придётся.
— Тогда держи. — Он протянул мне револьвер, но я медлила, хотя прежде схватила бы с радостью… ещё вчера. — Больше не нужен, да?
— Просто… железо, понимаешь?
Я осторожно взяла обтянутую кожей рукоятку, стараясь не касаться металла. Сразу вспомнилось то ощущение сжатого в руке патрона, когда Жинь помогал мне усмирять живой песок. Одно прикосновение — и вся моя новая мощь куда-то пропала, а ведь с железом и сталью я прожила всю свою жизнь! Ну точно как буракки с железными подковами.
— Потому я и не знала о своих способностях. У нас в Пыль-Тропе… Я же почти не выпускала револьвера из рук. У нас даже вода отдавала железом…
Нуршем рос в Садзи и работал в железных копях, а когда заболел, остался дома и перестал вдыхать железную пыль, тут-то всё и началось!
«Потому-то его и заковали в цепи тогда в Фахали!» — сообразила я.
Жинь молча слушал, задумчиво сжимая и разжимая кулак; кожа на костяшках пальцев была сбита и кровоточила.
Я поморщилась, вздохнула:
— Вряд ли ты ждал такого, когда похищал меня из нашей пыльной дыры…
— Я тебя не… — вскинулся он, перестав сжимать кулак, но тут же расслабился, поняв шутку.
— Ну, в каком-то смысле всё-таки похитил! — усмехнулась я.
Враждебная настороженность между нами давно пропала, мы снова болтали, будто на привале в караване Верблюжье Колено, только теперь всем вокруг было ясно, кто я такая. Создавать иллюзии или хозяйничать в чужих мозгах мне было не дано, хотя джинны в сказках только этим и занимались, обманывая людей и друг друга. Однако были и другие сказки — про Массиль и Песчаное море, созданное джинном в припадке гнева, или город золота Абадден, сожжённый дотла за грехи его жителей. Такое умел и Нуршем… Интересно, могла бы я завалить песком целое море?
Синеглазый паренёк не выходил у меня из головы.
— У него глаза точно такие же! — вырвалось у меня вдруг. Неужели никто больше не заметил сходства? — Возраст у нас почти один… родились почти рядом. От нас до Садзи несколько часов, если скакать верхом на буракки. Вряд ли джинн летел бы дольше. Как думаешь, Нуршем — мой брат?
— Амани… — Жинь вздохнул. — Какая разница, всё равно он тебе чужой. Дело ведь не только в крови…
— Если так, то почему ты не пристрелил Нагиба тогда в Пыль-Тропе? — Лицо его дрогнуло, и я кивнула. Мы понимали друг друга. Наши братья — оба рабы султана, его безвольные орудия. — Вот и мне тоже не хочется смерти брата.
Жинь ласково коснулся моей щеки.
— Нам ничего не нужно делать, Амани. Нагиб с Нуршемом нацелены на уничтожение галанов.
— День нашей смерти! — перебила я. — Если не остановить сейчас, потом будет поздно. Султан с помощью Нуршема разделается с иноземцами, а затем натравит его на нас. Другого шанса нам не дадут! — Я задумалась. Как остановить: убить, спасти, захватить в плен? — Сейчас они направляются к лагерю галанов в Фахали…
— Так и есть: демджи не лгут! Нагиб хочет сжечь галанов… Мы должны добраться туда раньше него!
— Спасать галанов? — вмешалась Хала. — Ещё чего! Ты просто не жила здесь при них как демджи. Моя бы воля — всех бы сожгла! Спасать надо своих.
— А как же Фахали? — Я обвела взглядом нашу потрёпанную компанию. — Там же полно наших людей! Нагиб с Нуршемом сожгут всех подряд, не разбираясь, кто есть кто.
Ответом было молчание.
— Ладно, давайте спать, утро вечера мудренее. — Жинь утомлённо потёр лицо. Я тоже чувствовала себя так, будто разваливаюсь на части. — Завтра прилетим в лагерь, доложим Ахмеду, а там уже решим по уму…
«Завтра будет поздно!» — крутилось в голове. Смертельно уставшая, я лежала под звёздным небом пустыни, но уснуть не могла. Утро вечера мудренее? Не намудрила бы я тем вечером переодеться парнем — и не оказалась бы на стрельбище в Шалмане! Но принимай я решение заново — сделала бы то же самое. Да какое там решение — тут и решать нечего! Другого выхода просто не было. Вот и сейчас нет!
Я вскочила на ноги, пока даже не представляя, что стану делать. Скатала циновку в тусклом мерцании догоравших угольков, проверила запас еды в дорожном мешке — на день пути хватит.
— Сбегаешь, как вор в ночи?
Револьвер словно сам собой прыгнул в руку. Шазад всё так же лежала, привалившись к синему кошачьему боку, но глаза её были открыты. Спала она вообще или нет?
— Хочешь меня остановить? — буркнула я. Мы обе знали, что она может, а стрелять я не стану. Тем не менее револьвер остался у меня в руке, хотя левой держать его было неудобно. — Он мой брат, и это моё личное дело! В любом случае надо предупредить жителей…
— Не собираюсь я тебя останавливать. — Воительница решительно поднялась. — Просто обидно, что ты меня не позвала с собой.
— А как насчёт решения по уму, генерал? Ты уверена, что мы поступаем разумно?
Я говорила и чувствовала, как снова разгорается в душе пламя, задавленное страхом и страшной смертью Бахи. Оно отражалось и в сверкающих чёрных глазах Шазад.
— Не очень… — покачала она головой, закрепляя за спиной ножны. — Разумней было бы дать султану побарахтаться, истощить силы, а то и погибнуть самому от рук галанов, тогда для Ахмеда освободится трон. — Она закинула за плечо второй меч. — Но дело в том, что Нагиб узнал меня… Теперь, если его не остановить, Оман обо всём узнает и мои отец, мать и брат сгорят заживо следом за Бахи… А там и до нас дело дойдёт. И вообще… — Сжав мою руку, она поднялась на ноги. — Мы поступаем правильно, а это главное.