Наследие Ирана
Шрифт:
Об авроманских греческих контрактах см.: Е. Н. Minns, Parchments of the Parthian period from Avronian,— «Journal of Hellenic Studies», XXXV, 1915, стр. 22—65. Надписи из Закавказья хорошо систематизированы у К. В. Тревер, Очерки по истории культуры древней Армении, М.—Л., 1953, стр. 162 и сл.; о надписях, найденных на территории Грузии, см.; «Мцхета», т. I, Тбилиси, 1958, стр. 70 и сл.
Картина денежного обращения была в действительности гораздо более сложной, чем это может показаться из нашего изложения. Ср.: М. I. Rostovtzeff, The Social and Economic History, vol. Ill, стр. 1635.
E. T. Newell, The Coinage of the Eastern Seleucid Mints, New York, 1938, стр. 230.
E. Вikerman, Les institutions, стр. 226.
В сообщениях Страбона о резиденциях правителей Малой Мидии не все ясно. Остается спорным, можно ли считать крепость Вера, упоминаемую Страбоном, цитаделью города Газака (Ганзак), как это предлагал И. Маркварт (Eransahr, стр. 108). Из других источников (Стефан Византийский, Дион Кассий и др.) следует, что существовало два города — Ганзак и Фрааспа, причем Вера отнюдь не обязательно должна быть отождествлена с Фрааспой. Еще более запутан этот вопрос в PW, где оба города — Ганзак и Фрааспа — идентифицируются с городищем Тахт-и Сулейман. В.
V. Tscherikower, Die hellenistischen Stadtegriindungen, Leipzig, 1927, стр. 99.
В районе Нихавенда найдена надпись Антиоха III, относящаяся к 193 г. до н. э.,.в которой сообщается о культе супруги этого царя. Здесь же обнаружена надпись Селевка IV (?). См.: L. Robert, Inscriptions seleucides de Phrygie et d’Iran,— «Hellenica». vol. VII, 1949, стр. 1-30.
Наследие эллинизма
В период завоеваний Александра арамейский язык еще сохранял в Западной Азии свои позиции lingua franca и языка делопроизводства, хотя греческий уже начал соперничать с ним. Как и следовало ожидать, при Селевкидах греческий язык занял господствующее положение там, где особенно активно шел процесс эллинской колонизации, тогда как древняя традиция применения арамейского языка продолжала действовать в тех областях Ирана, которые не подчинялись непосредственно селевкидским правителям. Об этом могут свидетельствовать греческие надписи, обнаруженные на территории Центрального Ирана, — их немного, но никаких других письменных памятников на этой территории для последних столетий до новой эры нет. С другой стороны, имеются весьма примечательные свидетельства параллельного употребления греческого и арамейского языков далеко на востоке. Так, очень важная греко-арамейская билингва Ашоки из Кандахара показывает, что в середине III в. до н. э. даже в империи Маурья надпись, адресованная иранцам, которые жили рядом с греками в одной из провинций этой империи, составлялась на арамейском языке 1. К счастью, все данные об употреблении арамейского письма и языка в Иране и развитии среднеиранских языков и алфавитов собраны и систематизированы 2, что позволяет сделать некоторые выводы и для интересующего нас периода.
Селевкиды, как известно, следуя примеру Александра, сохранили персов и других иранцев в аппарате государственного управления. Греческие канцелярии не могли возникнуть сразу, для этого требовалось определенное время; закономерно поэтому предположить, что по крайней мере в восточной части селевкидской державы существовали два вида делопроизводства: греческое и арамейское, доставшееся в наследство от Ахеменидов. Для сношения со своими подданными Селевкидам нужна была какая-то письменность, и вполне естественно, что ею оказалась арамейская. Когда Ашоке понадобилось обратиться к населению области, лежащей между Кандахаром и Таксилой, он должен был выбрать в качестве письменных языков греческий и арамейский, поскольку местный иранский диалект был, очевидно, бесписьменным. Мне представляется, что каидахарская билингва Ашоки — официальная царская надпись, как и греко-арамейская надпись из Мцхеты (Грузия),— отражает реальное существование двух систем делопроизводства, двух канцелярий, а не стремление пользоваться двумя традиционными языками. В Месопотамии, где в это время говорили на арамейских диалектах, мы находим геммы, буллы и таблички, также свидетельствующие о двух видах делопроизводства. К сходным выводам приводят и двойные имена — местные и греческие, которые носили эллинизированные жители Вавилонии.
Несомненно, что на территории Ирана в этот период были писцы, происходившие из Месопотамии, или местные уроженцы, которые говорили по-арамейски, но они, очевидно, следовали старой ахеменидской практике устного перевода арамейских надписей и документов на иранский язык, понятный населению данной области. Весьма сложен вопрос о том, когда арамейский письменный язык, воспринявший некоторое количество иранских слов, был заменен иранскими письменностями с арамейскими идеограммами. Следует подчеркнуть, что понимание текста документа или надписи в обоих случаях было практически одинаковым, поскольку текст, написанный по-арамейски, переводился устно на местный иранский язык. Между арамейскими надписями Таксилы и Кандахара и памятниками первых сасанидских царей, в которых идеограммы (или гетерограммы) выступают уже как строго установленная система, лежит долгий путь постепенного развития письменности. Арамейская надпись Ашоки, обнаруженная в Пул-и Дарунта (Лагман, в Афганистане), содержит не отдельные заимствования из лексики пракритов, а целые пракритские глоссы, однако эта надпись не позволяет сделать вывод о возможности раннего перехода к гетерографическим среднеиранским письменностям — на границах Индии, в областях, где пракриты уже давно были письменными языками, положение сильно отличалось от Ирана. Возникновение письма кхароштхи в Северо-Западной Индии на основе арамейского алфавита может вызвать вопрос о том, почему иранцы не поступили так же и не создали свои алфавитные письменности. Ответ, по-видимому, следует искать в сохранении и утверждении позиций арамейского делопроизводства в селевкидское время. Мне представляется, что естественный ход развития письменности в Иране был замедлен в результате политики греко-македонских правителей, которые способствовали сохранению традиций арамейской канцелярии наряду с греческой.
Очень трудно точно определить период, когда арамейский язык в Иране был окончательно вытеснен из официального употребления и заменен иранскими гетерографическими письменностями. Можно предполагать, что на территории Афганистана арамейское письмо исчезло в результате распространения кхароштхи и греческого. На монетах правителей Греко-Бактрии представлены надписи именно на этих двух письменностях (кхароштхи и греческой), но не на арамейской, так что вытеснение арамейского письма из областей крайнего Востока можно датировать примерно 200 г. до н. э. Заслуживает внимания, что приспособление греческого письма для фиксации иранского языка Бактрии произошло лишь много позже, при Кушанах, в конце первого или в начале второго столетия новой эры — иранское возрождение проявилось здесь позднее, чем на западе. В Парфии этот процесс произошел раньше, чем в Бактрии; об этом можно судить по острака, найденным в Нисе, неподалеку от Ашхабада (Туркменистан),
Заслуживают внимания и некоторые другие стороны деятельности селевкидских канцелярий и администрации в целом. Примечательны, в частности, селевкидские геммы и буллы, обнаруженные при раскопках Селевкии на Тигре, Урука и в других местах; исследованию их посвящен целый ряд работ 4. М. Ростовцев описал два способа опечатывания документов в селевкидской Вавилонии, отражающие две канцелярские традиции. Один из них — древний вавилонский метод изготовления «конверта» для глиняной таблички, на котором помещались оттиски печатей — свидетелей и других лиц; другой — греческий, состоящий в наложении глиняной буллы на свернутый в свиток (или сложенный) пергамент или папирус. Существовал, однако, и третий способ, известный уже в ахеменидское время и основанный на сочетании клинописной глиняной таблички с арамейским текстом на пергаменте, причем табличка прикреплялась шнуром к экземпляру того же самого документа, написанного по-арамейски на пергаменте или папирусе (этот метод, очевидно, применялся и в ахеменидской канцелярии Персеполя, где документы составлялись на эламском и арамейском языках). При последних Селевкидах модифицированный вариант такой системы фиксации документов получил наибольшее распространение, хотя дни клинописи были уже сочтены. Документ, написанный на пергаменте или коже (гораздо реже — на птолемеевском папирусе), скреплялся с помощью шнура, затем на шнур вокруг документа прилеплялся комок глины (подобно кольцу для салфетки), на глине оттискивались печати свидетелей, владельца и других лиц, и документ депонировался в архив. В сасанидское время этот метод опечатывания документов подвергся дальнейшим изменениям: вместо того чтобы делать кольцо вокруг документа, концы шнура пропускали через плоский кусок глины так, что они свисали с документа (этот прием сохранялся в Западной Европе до недавнего времени). Судя по многочисленным оттискам, эмблемой дома Селевка служило изображение якоря.
Более подробное описание селевкидских гемм и печатей и сложного круга вопросов, связанных с ними, должно явиться предметом специальной работы, однако необходимо сказать несколько слов о их значении как источников по эллинистической истории и истории искусства. На греческих геммах, принадлежавших частным лицам, мы находим изображения мужской головы в профиль, изображения животных или целых сцен; насколько известно, нет печатей без изображений, с одной только надписью, как это стало обычным при исламе 5. Селевкиды следовали этой греческой традиции за одним лишь исключением: на их официальных печатях помещались только надписи или монограммы 6. Позднее, скорее всего под влиянием восточной глиптики, на греческих геммах селевкидского времени появляются религиозные благопожелания, сопровождающие изображения. Однако различия между частными и официальными печатями продолжали сохраняться; в случаях, когда на геммах официальных лиц отсутствуют надписи, они все же отличаются от частных гемм но стилистическим признакам, размерам или по характеру изображения 7. Эта традиция продолжалась и при Сасанидах — буллы и печати, на которых имеются только надписи, принадлежат официальным лицам и являются, соответственно, важным источником для изучения сасанидского Ирана, его истории и административного деления. Нам придется еще встретиться ниже с сасанидскими геммами; исследование их позволяет судить о преемственности многих институтов администрации, о стойкости традиций, восходящих еще к Ахеменидам.
Можно полагать, что влияние греческого законодательства способствовало расширению административного аппарата. Войны, которые вели Селевкиды, требовали новых налогов и поборов и соответственно многочисленных чиновников для их сбора. Так, при Антиохе I, в правление которого, судя по всему, оформилась система селевкидской администрации, были введены налоги на ввоз и продажу рабов 8. Солевой налог и многие другие поборы должны были служить источником пополнения казны, как центральной, так и местной, и, вероятно, взимались по всей державе, в том числе в Месопотамии и на территории Ирана.
Полибий писал:
«Я спрашиваю вас, считаете ли вы, что пятьдесят лет назад (sic!) персы и правитель персов или македоняне и их царь, если бы даже какой-либо бог предсказал им будущее, могли бы они представить себе, что в наши дни (около 160 г. до н. э.— Р. Ф.) исчезнет вовсе самое имя персов — тех, кто был хозяевами почти всего мира, и что македоняне, чье имя прежде было почти неизвестным, станут сейчас владыками над всеми» 9
Так могло казаться античному миру, но на Востоке помнят дольше и лучше. Древние традиции сохранялись не только в Персиде, родине Ахеменидов, но и в других сатрапиях, где во времена ахеменидского царя царей дворы местных правителей старались подражать имперскому великолепию Суз и Персеполя. Многие из местных владетелей и после македонского завоевания продолжали править так же, как это было до Александра. Быть может, наиболее показательным примером стойкости персидских традиций служит двор мелкой династии Коммагены. Царь этой династии Митридат Каллиник и его сын Антиох на колоссальных статуях своих предков и в надписях, открытых на городище Немруддаг и относящихся к I в. до н. э., провозглашают себя потомками великого Дария 10. В то же время синкретизм религиозных верований обнаруживается в рельефах, изображающих различные восточные божества, которые отождествлены с богами греческого пантеона. Так, на одном знаменитом рельефе Зевс идентифицирован с семитским Белом и иранской «Маздаясиийской Верой», в которой, возможно, следует видеть эвфемистическое обозначение Ахура Мазды. Известно также о влиянии иранской культуры и традиций в Понте и в Каппадокии; тем более сильными эти традиции должны были быть в областях самого Ирана. Здесь, вдали от крупных эллинистических центров, продолжали существовать дворы местных провинциальных правителей, все еще достаточно влиятельных, чтобы сохранить древние традиции, которым суждено было вновь возродиться.