Наследие мертвых
Шрифт:
Тариэль ничего занятного в увиденном не находил. Он, вообще, едва держался на ногах, судорожно вцепившись в решетку побелевшими пальцами. Все тайны, которые он желал раскрыть, были ему известны теперь, и все ответы получены, он наверняка знал, кто и как убил несчастного Хэма… но все это не приносило никакого удовлетворения.
— Членом Ордена становится тот, кого Повелитель отчего-то щадит и оставляет в живых, — произнес Гаал, очевидно, полагая, что Тариэль этого еще не понял. — Ты тоже пройдешь это испытание. Если хочешь, воспользуешься оружием и сразишься с ним… хотя тебе ведь привычнее кисть, нежели меч, не так ли? Впрочем, будешь ты вооружен или нет, не имеет ровным счетом никакого значения.
В этот момент гадина подняла окровавленную морду и в упор посмотрела на Тариэля, издав низкое яростное рычание, в котором, однако,
Князь вздрогнул всем телом и искоса глянул на Тариэля.
Безусловно, бледный как смерть, с трясущимися губами, до предела напуганный, тиариец не понимал смысла происходящего, не ведал того, что открылось Гаалу, в сознании которого одновременно пронеслась тысяча мыслей, одна невыносимее другой.
Вундворм признал того, кто единственный способен его уничтожить. И если эти двое предстанут друг перед другом, то совсем не обязательно Повелитель убьет тиарийца, но вполне способен без боя, покорно лечь к его ногам. И что тогда?
А тогда он, Гаал, будет попросту отвергнут. Не нужен.
И весь смысл его существования, и вся его любовь, и бескорыстная верность окажутся втоптанными в пыль только потому, что сотворенный на мертвом острове Вундворм не прольет тиарийской крови.
Худшей несправедливости он не мог себе представить.
В этот миг Гаал одинаково сильно ненавидел их обоих, точно ревнивый супруг, случайно заметивший заговорщический взгляд, которым его жена перебросилась с любовником. Ему стало так больно, что перехватило дыхание. И когда Тариэль задал вопрос, Гаал не сразу нашел в себе силы ответить.
— Что? — переспросил он.
— Я сейчас должен с ним сразиться? — повторил Тариэль.
— Нет, — решительно и поспешно возразил князь. — Сейчас немного рановато. Повелитель едва ли в нужной степени готов к священному таинству.
— То есть он слишком сыт, чтобы прикончить меня?
— Скажем, ты достоин его более пристального внимания, — ухмылка Гаала напоминала оскал. — Но думаю, очень скоро Повелитель окажет тебе особую честь, — князь издевательски поклонился. — А сейчас ты можешь быть свободен, в пределах замка, конечно. Ингун! Проводи Тариэля и возвращайся, тут нужно немного прибрать. — Он небрежно кивнул в сторону кровавых останков.
Глава XVI
На сей раз у Тариэля не было ни единого шанса освободиться — Гаал предусмотрел любые неожиданности, велев поместить его в одной из комнат, лишенных даже окон, и приставив надежную охрану из числа своих слуг, предупрежденных об особой опасности и ценности пленника. Возможно, с каждым из них по отдельности Тариэль бы и мог справиться, даже наверняка. Но их было пятеро, отлично вооруженных, и пытаться противостоять им было бы сущим безумием. А никаких иных выходов из помещения ему обнаружить не удалось, так что о побеге нечего было даже мечтать. Тариэля охватило отчаяние и ощущение собственного полнейшего бессилия. До предела взвинченные увиденным кошмаром нервы не в состоянии были выдержать большего. В его голове отчетливо, как наяву, продолжали звучать нечеловеческие вопли несчастных жертв, а чудовищные картины собственной скорой мучительной смерти были такими яркими, словно он уже был брошен на растерзание Вундворму. Если Гаал рассчитывал, что за эту ночь Тариэль повредится рассудком, то был весьма близок к цели. Тиариец сейчас в последнюю очередь походил на героя. Пережитое потрясение было столь велико, что Тариэль попросту разрыдался. Правда, этого никто не мог слышать, потому что он все же старался не издавать звуков, но слезы лились сами собой и не желали останавливаться. На его памяти такое случалось с ним всего дважды в жизни — в день, когда он осознал, что все, кого он любил, мертвы. И — когда Конан один, без пего, покинул Халогу. Но то было уже очень давно.
Благодатный дар богов человеку — способность выплеснуть свои чувства в слезах, — наверное, только и позволил Тариэлю сохранить здравый смысл. Потому что, когда слезы кончились, он почувствовал облегчение, вновь обретая способность мыслить спокойно и разумно, преодолев панику. Что бы ни утверждал Гаал относительно неуязвимости Вундворма, ему, Тариэлю, не раз и не два приходилось выходить на бой с противниками, казавшимися несокрушимыми, точно крепостные стены, и несравнимо превосходящими
Надо отдать должное безумному князю — с Тариэлем обращались куда лучше, чем обыкновенно поступают с пленником, не отказывая ни в изысканной пище, ни в каких угодно дорогих напитках, которые тот желал получить. И точно так же, стоило ему высказать такую волю, в место его заточения тут же доставили листы идеально выделанного пергамена. Тариэль так увлекся, живо представляя себе возможные варианты развития событий в битве с Вундвормом, что почти бессознательно принялся изображать их на пергамене в виде маленьких, следующих один за другим набросков, так, чтобы последний из них непременно оказывался сценой победы (разумеется, собственной), а проклятый Вундворм, соответственно, издыхал в луже крови. Это занятие оказалось равно захватывающим и полезным. Теперь Тариэлю было, по крайней мере, понятно, как он станет действовать в случае необходимости, и страх сменился спокойной собранностью. Внутренне он был полностью готов принять бой и победить.
Оставалось лишь дождаться, когда Гаал явится за ним и скажет, что время пришло.
Граф не мог знать, что всякий раз, когда он наносит воображаемый удар мечом на пергаменте, его будущий противник начинает яростно выть и извиваться, словно эти удары достигают цели. Тариэль уже занес руку, чтобы добавить последний завершающий штрих, но тут ему стало не до занятий искусством. Дверь распахнулась, и он, к своему безмерному изумлению, увидел Конана в сопровождении Гаала.
— Не входи! — крикнул Тариэль, но было поздно: киммериец уже переступил порог, и проклятая дверь тут же наглухо захлопнулась за ним.
— О, боги, — простонал Тариэль, — Конан, неужели ты еще больший дурак, чем я сам?!..
— Я тоже рад тебя видеть, — хмуро пошутил варвар. — Хочешь сказать, что теперь мы оба в ловушке?
События, предшествующие появлению Конана в замке князя Гаала, развивались следующим образом.
Не успел он покинуть Райбера и Джахель, еще раздумывая о том, что следует предпринять дальше, как киммерийцу повезло; он заметил нескольких мужчин, увлеченных игрой в кости, и узнал одного из них: Ингун, тот самый парень, который говорил с ним и Тариэлем! Варвар подошел ближе.
— Ну-ка, дайте и мне попытать счастья.
Ингун неохотно отвлекся от своего занятия — судя по выражению блестящего от обильного пота лица, удача как раз шла к нему в руки, — вскинул глаза на нового участника игры и тут же заметно насторожился.
— Кажется, мы знакомы?
— Точно, — подтвердил Конан. — Не ты ли предлагал моему приятелю изготовить медальон с твоим портретом?
— Да, я, — не стал отрицать Ингун, — только твой приятель так больше и не объявился. Наверное, получил более выгодный заказ.