Наследие предков
Шрифт:
— А бронетехника?
— Бронетехники у нас не было. Только после катастрофы мы смогли добыть некоторое количество для своих нужд. То, что принадлежало раньше аргентинским и чилийским военным.
— Откуда по-русски так говоришь?
— Нас учили в центре подготовки. Обязательными были английский и немецкий языки, а дополнительно учили французскому или русскому, на выбор. Это повелось еще с тех пор, когда мы пытались под видом чилийских коммунистов-социалистов, страдающих от Пиночета, засылать через Кубу агентов в вашу страну. Я слышал, что в этом участвовали даже люди из американской разведки и
27
ШТАЗИ — министерство государственной безопасности ГДР.
— И отчего же ты выбрал именно русский язык?
— Я всегда хотел прочитать Достоевского в оригинале.
— Ишь ты!
— Почему бы и нет? — ухмыльнулся Рохес.
— Складно поешь, — кивнул Шестаков. — Только это все отступление от главного. Какова ваша численность? Только не вздумай врать!
— Врать? Вы понимаете, что я могу назвать вам любую цифру, и у вас нет совершенно никакой возможности проверить ее достоверность? Не так ли? Ваши наблюдатели на берегу едва ли смогут что-то подтвердить. После сегодняшней засады наши люди наверняка приняли дополнительные меры предосторожности, и ваши наблюдатели едва ли смогут еще раз подобраться так же близко, как этим утром.
— А если я сейчас паяльную лампу принесу, назовешь ведь численность? — оскалился прапорщик.
— Вы, конечно, можете меня пытать. Ломать кости. Выдергивать, как угрожали, ногти. Но даже в этом случае ваши сомнения относительно любой названной мною цифры так и останутся…
— Ты так уверен в себе, Гомес? — прищурился Стечкин. — Ладно, Эдик, неси свою лампу. И сапожный инструмент прихвати. Будем по-другому разговаривать. А там посмотрим, что делать с твоими сведениями. Насколько они будут сомнительны…
Шестаков кивнул и, поднявшись со скрипучей кровати, направился к двери.
— Постойте! — повысил голос пленный. — Вы уже допустили одну ошибку. Не делайте новую!
— Ошибку? Это ты о чем? — майор слегка наклонил голову.
— Это я о боевом столкновении, которое произошло между вами и нами.
— То есть мы ошиблись, отразив атаку вооруженного врага? Ты это хочешь сказать, Педро? — засмеялся Стечкин.
— Вы ошиблись, убив перед этим нашего человека на берегу. Мы сюда пришли не для войны. Мы пришли за наследием основателей. Вы сами вмешались и первыми пролили кровь.
— Вы пришли, вооруженные до зубов. Водрузили свой флаг на моем полигоне. На нашей территории. Это нынче так проводятся гуманитарные миссии?
— Мы вооружены, потому что такова действительность. Вы вообразить себе не можете, с какими существами нам приходилось сталкиваться. Вы, видимо, слабо представляете, каких
— А некоторые монстры, я смотрю, остались и с прежних времен. Так?
— Послушайте. Есть еще время исправить ситуацию. Я в недавнем бою не участвовал. Но те, кому посчастливилось вернуться из него живыми, говорили, что вы дрались как истинные легионеры национал-социализма…
— Как ты сказал? — нахмурился Стечкин. — Легионеры национал-социализма? Мои парни дрались так, как и подобает драться русскому морпеху. Понял, мучачос?
— Мы уважаем сильного и стойкого противника. Но мы не объявляли вам войну. У нас есть еще шанс объединиться. Понесенные нами потери горьки и невосполнимы. Но если вы примкнете к нам, то это будет верный шаг, выгодный как для нас, так и для вас.
Майор и прапорщик переглянулись. Стечкин потер подбородок.
— А ты кто такой, чтобы предлагать нам альянс? Кто тебя уполномочил?
— Никто не уполномочил. И я не занимаю настолько высокое положение в иерархии легиона. Но я знаю нужды нашего братства. И я знаю, что альянсы с теми, кто сумел доказать свою жизнеспособность в бою и в нынешних условиях, для нас гораздо важнее, чем вражда с таковыми.
— А если я тебе, нацистская твоя рожа, скажу, что у меня в колонии помимо славян, которых ваш дедушка Адольф считал неполноценными, есть еще представители восемнадцати национальностей? И даже еврей. Сразу морщиться начнешь или будешь играть в миссионера и дальше?
Пленник усмехнулся и покачал головой:
— Неужели вы думаете, что мы сейчас хватаемся за расовую теорию, как за воздух? Я же вам говорил, офицер СС Отто Скорцени сотрудничал с израильской разведкой. У нас в легионе есть люди, на четверть или даже на треть являющиеся индейцами. Расовая теория изжила свое, в большей степени. Не важно, кто вы: русский, немец или филиппинец. Вы доказали свою жизнестойкость в испытаниях этих лет. Это главное.
После того, как Рохес договорил, Шестаков громко кашлянул в кулак. Стечкин понял этот сигнал: прапорщик о чем-то хочет с ним поговорить. Незамедлительно и приватно.
— Ладно, повременим с пытками, дружок, — кивнул Павел и крикнул в сторону двери: — Боря! Капитан!
Через секунду возник Колесников.
— Здесь я…
— Уведи нашего гостя и закрой, до особого распоряжения. Ну и пожрать ему чего-нибудь дай.
— Есть!
Майор проводил взглядом людей, которые в данном разговоре могут быть лишними, и когда он и Шестаков остались в помещении одни, взглянул на прапорщика.
— Эдик, что такое? Вроде наш «язык» разговорился не на шутку, даже без твоей паяльной лампы, а ты вдруг прервал беседу. Что-то не так?
— Ну, — Шестаков потеребил седые волосы на затылке. — Как сказать…
— Да говори как есть.
— Что ты думаешь о его предложении, командир?
— О том, чтобы заключить с ними альянс?
— Да.
— Бред это, дружище.
— Отчего же?
— Ну, во-первых, кто он такой, чтобы ставить подобные вопросы и делать такие предложения? Обычный кнехт. Рядовая пешка. Во-вторых, Эдик, даже если он не пытается нам пыль в глаза накидать, какой может быть с ними, к лешему, альянс? Ты их символику видел? И мы с ними уже столкнулись в бою. Наши парни погибли!