Наследница Бабы-Яги

Вериор Лика

Хрясь — хлобысть — шлёп! Тут и йоко гэри, и хэйко-тсуки и всё, что хочешь. Главное, нет бы как все люди — выбивалкой выбивать, нет, эта женщина голыми руками. И что-то ещё приговаривает так, с душой прямо, не слышно, конечно, но и без того понятно — проклятия какие-то.

— Тут налицо проблемы с гневом, — хмыкнул Петя. Он про Степановну знал, и про племянницу её, ту, что цветочки по полям собирает, и про другие подробности — эта сплетница у другой сплетницы всё в деталях вызнала. Ну, у меня то есть. — Смотри на Витьку.

— Вижу. Жалко его даже как-то.

— Да

если он с этой, как её… Ну? — Петя пихнул меня.

— С кем?

— Ну с кем он там по полям разлёживается?

— А, с Варварой.

— Да, вот, с Варварой всё не расстанется, несмотря на эту вот… Не знаю, как охарактеризовать даже.

Он замолчал. Взгляды наши были прикованы к Любови Степановне, а та всё продолжала разрушать законы физики.

— Ну в общем, да. Чувства там, очевидно, сильные. Любовь — искренняя и бесстрашная.

Покивала многозначительно. Как есть любовь. А иначе чего это Витька тут шастает? У него дом, между прочим, в центре, рядом со старостовским — они в энном родстве состоят. Хотя, я думаю, тут все в таком родстве, но именно Витька в соседях, видимо, поближе родственник будет.

— Не теряемся, — Алек пошёл вперёд. Вот же! Между прочим, с нами наблюдал, а теперь вид делает, будто и не при делах.

— Ой! — воскликнул Череп, проснувшись, а я так испугалась, что чуть не уронила его. Уронила вообще-то, но Петя подхватил. — А мы где? А… — черепушка на палке перекрутилась на триста шестьдесят градусов. — Вижу. Пошли уже, что ли? Я и не заметил. Ну…

И он засопел. Зачем просыпался — непонятно.

— Вы ворон ловить прекращайте, — сказал Кот со степановского забора. — Вон, витязь на месте, берём под ручонки и в старостин дом. А то тут прямо чувств и лишится, зазнобу свою высматривая.

— Пошли, — вздохнула. Чего уже оттягивать. Сейчас, вот, переоденемся в местные тряпки, клубочек запустим — и всё, назад уже не повернём.

Витя заметил нас только тогда, когда мы вплотную подошли. Оторвал взгляд от Степанны, вздрогнул.

— Вы как это тут?.. От — колдовство-о, — он покачал головой. — Пойдёмте, подготовили всё. Как и просили, без бабьих нарядов, три мужских и пара сменок.

— Озеро почистили? — вот честно, не специально. Просто как-то само собой выходит — хозяйку из себя строить. Вижу эти лица наглые, сразу настрой такой деловой, активности хочется, суеты навести, побесить немножко.

— Чистим, чистим, госпожа ведьма.

— Вернусь — проверю.

— Ждать будем. Очень.

Вот же, даже не скрывается: надеется, что путешествие моё — одностороннее.

А вот Иннокий нас встретил с искренней радостью, чаю предложил, побледнел, вспомнив, что нам нельзя. Засмущался, посетовал на забывчивость, начал убеждать, что смерти нам не желает. Повздыхал. Вообще хороший дядечка. За деревню радеет, но вот под влияние чужое попадает очень просто, как только во главе встал? Может, потому что добрый, людей к себе располагает, не знаю уж.

Одёжку он нам вынес на вытянутых руках. Очень гордый, сказал, жена и дочки всё утро выминали, чтоб нам «помяхше было».

«Помяхше» не было. Жёсткая

и неприятная ткань. Витя сказал, на теле размягчится быстро, это первое время ткань такая, после стирки, потом — «как кошечка». Верилось с трудом, но ничего всё равно не остаётся. Не расхаживать же по Нави в современной одежде? Нам лишние проблемы не нужны. Вон, даже рюкзаки наши — и те под местные цвета, серо-зелёные, тусклые, ткань на крапивную очень похожа. Хотя, конечно, мы всё равно колоритные — один Череп чего стоит. Ну да и ладно, где наша не пропадала?

Вот быстренько навестим Кощея, порешаем вопросики — и заживём! Может, нам там сразу новую ведьму и выдадут, мы тогда уже в пути ей мозги промоем, что да как надо, чтоб хорошо вышло. Тогда и мне, может, не придётся прямо так от этой жизни отказываться — вдруг, сдружимся. И в Навь она меня водить будет, с Миниными, и с Котом будем видеться…

Хорошо всё будет. Не обязательно же от чего-то отказываться в этой жизни, так ведь? Правда, может не зря говорят, что на двух стульях не усидишь?

Что ж, жизнь покажет.

Сказ двадцать четвёртый. Дорога — от села до села, а по всей земле повела

Первый ночлег помню слабо. Вытащила из рюкзака палатку, отстегнула, как учили, ремешки — она и разложилась. Одноместная, но вполне комфортная — как раз мне по росту. Парням, вот, ноги придётся подгибать.

Развернула коврик, сунула в палатку, кинула спальный мешок — жарко, вряд ли застёгиваться буду, но так комфортнее.

Следом, уже совсем засыпая, кинула плед — на всякий, запрыскала всё средством против разной живности, положила у изголовья алековские амулеты — две штуки, не знаю, для чего конкретно. Села на пенёчек — надо, чтоб проветрилось немного. Зевнула.

Парни там чего-то с огнём решали, они не так устали, как я, о еде ещё могли думать. Я вот, ни о чём, кроме…

Проснулась от ощущения сырости — то ли я вспотела, то ли роса через палатку проникла. Ещё и прохладно утром, прямо мерзенько. Кот сопит под боком, чувствую на коже его чуть влажное дыхание, едва урчит. Умиротворяюще.

Осторожно сдвинув Кота и погладив его хорошенько, чтобы он разомлел и не проснулся, принялась выползать из палатки. Сначала дотянуться до двери и осторожно, едва слышно, открыть молнию. Высунуть ноги, их сразу — в тканевые кроссовко-тапки. Преодолевать такой путь в лаптях, сапогах и что там ещё местные носят, мы не решились.

Уже рассвело. Это и из палатки было понятно, но снаружи солнце так и светит, даже щуриться приходится, и деревья не спасают. Птицы поют, цикады, прямо уши режет, если сосредоточиться на звуке. Впрочем, за делами он быстро превращается в нудный фон, на который почти не обращаешь внимания. Вон, вчера под этот аккомпанемент весь день проходила, даже голова не разболелась.

Оглянулась. Череп воткнут в землю у ближайшего дерева. Парни спят, высунув ноги из палаток — и не страшно им, рисковые. Ладно дома из-под одеяла ногу высунуть — и то это очень смело, — а тут ведь страшилки пострашнее подкроватных монстров, а серенький волчок не только за бочок схватить может.