Наследница клана Лунных
Шрифт:
— Есть ограничение по обслуживанию мужиков, — довольно громко шептались они, словно стараясь убедить в своей правоте как можно больше других. — Это с душегубицами церемониться не будут, а нам подарочки дарить станут…
— Можно замуж за солдатика выйти и получить право на поселение в городе, — подхватывали другие, хотя ещё вчера обидно высмеяли широколицую девицу, надеявшуюся на замужество.
— Только не за кланового, — внесла предложение ещё одна, а прислушивавшаяся к болтовне Ланка презрительно скривила губы. В отличие от других она затаилась и присматривалась.
— Если простого солдатика ранят, то его не будут лечить, и можно получить статус почтенной вдовы.
Женщины одобрительно закивали.
— А как же лекарь?
— Живодёр! Всех поит какой-то затуманивающей мозги дрянью и ждёт.
— Чего?
— Умрёт солдатик от ран или нет.
— Зачем держать такого лекаря?
— А других тут нет. Говорят, он — как мы, — с опаской оглядываясь, делились сведениями женщины, сидя во дворе и спешно прихлёбывая из мисок выданное варево.
— Из Империи приходит денежка на содержании лекаря и покупку зелий, а вместо лекаря — душегуб, только он не людей резал, а скотинку мучал. За это его выгнали из деревни, а после уже он попался на разбое и вот…
— Так может, и нам так повезёт? — обрадовалась одна из товарок. — Я умею крыс травить, а ещё знаю, как сонное зелье варить. Может, и меня лекаркой сделают?
— Говорят же тебе, ему даже денег не платят!
— Зато отдельным жильём обеспечат, почёт и уважение окажут, а заработать я сама могу… мужиков-то тут полно!
— Везучая! А мы крыс никогда не травили. Знать бы, что в жизни пригодится, так научилась бы.
Маха хмурилась, а Анха слушала, наблюдая за женщинами. Все они воспрянули духом и смотрели на местных свысока. Откуда взялся этот снобизм, она не могла понять. Большинство из них были отбросами в империи, а здесь почувствовали себя важными.
— А это, никак, наша болезная? — переключились «дамы» на Анху. — Одёжка свежая и сама как будто посвежела! Бабы, пока мы тут спину гнули, эта дрянь уже с кого-то поимела подарочки!
— Меня на кухне чуть кипятком не обварили, а потом ещё палками по спине прошлись, — выкрикнула обиду одна из женщин.
— Вот поэтому надо идти в казарму! Там никто тебя бить не будет, но если эта вперёд тебя полезет, то самые щедрые клюнут на её невинные глазки, а нам достанутся объедки.
— Ты чего говоришь! — подскочила Маха. — Мы в лекарской работать будем. Нам позора не надо!
— Ах, позора! — взорвалось общество. — А не много ли вы о себе мните? Вы такие же, как мы!
— Они хитрее нас. Всю жизнь такие, как они, облапошивали нас, не давали жизни, а теперь и здесь гадить начнут.
Анха с тревогой смотрела на раззадоривавших самих себя женщин. Справедливости ради, большинство сидящих здесь не участвовало в разговорах. Тихони прислушивались и что-то соображали, но активистки с энтузиазмом взялись формировать удобное им общественное мнение и давили им на растерявшихся подруг по несчастью. Впрочем, настроение активисток уже завтра могло перемениться, но здесь и сейчас, надрывающие горло дамы безнаказанно ярились
— Эй, ты куда?! — послышался возмущённый голос одной из тех, кто яро агитировал сначала за лёгкую жизнь в казарме, а потом вызверилась на Маху с Анхой. Все повернулись на её голос. Женщина упирала руки в бока и зло смотрела на Ланку, поднявшуюся и собирающуюся уходить.
— А твоё какое дело, падаль? — процедила Ланка.
Она не сомневалась в своём авторитете и сумела ещё в пути доказать, что умеет устраиваться, и связываться с ней не стоит. Но сейчас все вроде как бы объединились, а змеища Ланка осталась сама по себе.
— Ты кого падалью назвала? — оглядываясь на подружек, активистка угрожающе двинулась к давно раздражающей её девке, и совсем не ожидала, что та первая ринется вперёд.
Анха успела заметить, как Ланка вполне профессионально нанесла серию ударов своей противнице и после пнула её под зад так, что та полетела на замерших подружек.
— Порежу любую! — зло процедила Ланка и ушла, виляя бёдрами под оглушающую тишину.
Маха потянула Анху за руку, и они тоже быстренько скрылись, пока на них не выместили обиду. Забежали на кухню и под хмурыми взглядами поварского коллектива, отдали чисто подтёртые серым хлебом миски.
Анха уже поняла, что новенькие успели и здесь составить о себе неблагоприятное мнение. Всё это было ужасно неправильно и плохо для крепости. С таких мелочей рушится большая работа.
Княжна быстро обошла работников, касаясь их рукой, и когда все обернулись на неё, приложила руку к груди и склонила голову, чётко проартикулировав губами: «Спасибо, очень вкусно!»
— Она благодарит, — первой догадался кухонный мальчишка, и Анха улыбнулась ему.
Растерянные лица и тишина были ей ответом. Маха тоже поблагодарила и более не задерживаясь, они вдвоём направились в лекарскую.
— А ведь хорошо готовят, — как будто бы с удивлением заметила Маха. — Порция хорошая и мяса не пожалели, да ещё хлеба дали. Я припрятала хлебушка нам на вечер, — похвасталась она.
Анха вопросительно посмотрела на Маху. Она тоже хотела взять хлеб с собой, но не нашла, куда положить и съела.
— В тряпицу завернула и за пояс заткнула, — показала женщина и расстроено добавила: — Раскрошится, но нам не все ли равно? Будем, как птички крошки клевать и водой запивать, — улыбнулась она.
Анха, чтобы поддержать подругу, улыбнулась в ответ. Затормозив возле узкого прохода, ведущего наверх в башню, Маха быстро поднялась на несколько ступенек и оставила там сэкономленный хлеб. Потом засомневалась, вспомнив разговоры о крысах, но возвращаться не стала.
Подруги входили в лекарскую на цыпочках и старались углядеть возможную опасность до того, как станет поздно. Пахло в помещении травами, хотя вдоль стен прямо на полу валялись грязнющие комковатые матрасы со следами испражнений. На эти матрасы было противно смотреть, не то чтобы взять в руки и расправить, а люди должны были на них лежать.