Наследница огненных льдов
Шрифт:
– Мальчик, хватит, возвращайся! Иди к нам! – крикнула я Зоркому и на всякий случай решила прибегнуть к самой безотказной фразе, – Зоркий, кушать!
Я как могла, приманивала раздухарившегося пса, а он упорно не замечал моих криков. А тут и Мортен не выдержал и сказал:
– Пускай лает. Нам это только на руку. Пусть все вокруг слышат, что мы идём.
– Но ведь медведь… – пыталась я сформулировать свои опасения. – Он где-то рядом, да?
– Понятия не имею, но лучше будем исходить из того, что нам надо быть начеку. Если не охотящийся медведь привлекает песцов, то вскоре песцы привлекут
– Чем? Копьём?
– Тебе хватит и весла.
– Думаю, два часа я продержусь.
– Вот и прекрасно. Закутаешься в шкуру, понаблюдаешь за обстановкой пару часов, а потом я сменю тебя, ты поспишь два часа, и мы снова поменяемся. Выдержишь?
– Не знаю, – растерялась я, – но надо попытаться.
– Если почувствуешь, что не можешь бороться со сном, и глаза сами собой закрываются, не молчи, лучше буди меня.
– Нет, я не подведу тебя, мы будем нести дежурство поровну.
– Шела, я серьёзно, не надо геройствовать. Ты в карауле не стояла, а у меня кое-какой опыт всё же имеется. Если заснёшь снаружи, эти мелкие твари начнут грызть тебя заживо. Или придёт кое-кто покрупней, а мы не успеем его достойно встретить.
– Я не… я не буду геройствовать. И спать я тоже не буду.
– Посмотрим. Ночь будет очень длинной. Но нас только двое, иного способа её пережить я не вижу.
Так и началась череда изнурительных дней и ночей, что слились для меня в нескончаемую вереницу ожидания, наполненную темнотой, дрёмой, страхом и пронзительным холодом. Привал, примус в палатке, слегка обваренная оленина, часы дяди Руди в одной руке, весло из нарты-байдарки от прытких песцов в другой, парочка фальшфейеров в распахнутом рюкзаке и двухчасовые дежурства, перемежающиеся сном, а потом поход на пределе сил сквозь трескучий мороз и ветер.
По ночам, пока Мортен спал урывками, я доставала волшебные камни пехличей и мысленно пыталась воззвать к их бывшим обладателям. Я так ждала, что в небе появятся три голубых огонька, из-за тороса выедет волчья упряжка, а за ней будет снова волочься пойманный в сеть медведь. Но никто не откликался. И врата миров тоже не открывались. Значит, не время и не место, значит, надо попытаться в следующий раз. И пока, придётся взять в руки весло и мотнуть лопастью перед наглыми мордами, что уже тычутся в рюкзак.
Первые сутки, вторые, третьи… Растущее с каждым новым песцов напряжение, хриплый лай Зоркого, что утихал только, когда он сам позволял себе немного поспать, а ещё страх, что вот-вот я увижу самого опасного хищника Полуночных островов – всё это изматывало, но заставляло держать уши востро. И наконец неизбежное случилось.
Мы шли по гладкому ледяному полю, и если бы не свет северного сияния, я бы даже не заметила едва шевелящуюся груду меха и мышц, что выглянула из-за одинокого далёкого тороса. А когда эта груда вытянула голову вверх и начала водить из стороны в сторону своим чёрным носом, у меня хватило духу, чтобы выдавить из себя только:
– Морской медведь.
Зоркий вторил мне, но на свой лад. Он не решался отбежать далеко вперёд, просто предупреждал хищника лаем,
Идти дальше было страшно, ещё страшнее было останавливаться, но разбить лагерь все же пришлось. Мортен поставил палатку вплотную к нарте и зачем-то занёс в неё канистры с керосином.
– Что это значит? – поинтересовалась я, не забывая поглядывать в сторону медведя, что начал ходить кругами вдали от нас.
– Не хочу, чтобы учуял. Иначе его ни огонь, ни шум не остановят.
– Не понимаю, при чём тут керосин?
– И никто не понимает. На Собольем острове рыси роют землю, чтобы найти корни валерьяны, а потом они лижут их, впадают в эйфорию и катаются по земле. А медведей, что лесных, что морских, всегда привлекали бочки с керосином. Видимо по той же причине – хочется получить толику блаженства. Сколько таких историй, как медведи укатывали со складов бочки, лизали их, протыкали когтями, а потом устраивали паломничества к месту, где разлито топливо. Видимо, и керосин, и валерьяна, это аналог алкоголя в животном мире или ещё чего похуже.
– Ты думаешь, медведь сейчас обходит наш лагерь только из-за канистры с керосином?
– Ну, во льдах людьми он вряд ли питался, чтобы сейчас жаждать нашего мяса. Возможно, ему доводилось пробовать случайно забредших сюда диких оленей, но жирные нерпы и моржи его сердцу куда милее. Так что не наш запах его привлекает, а керосиновый.
– И что нам теперь делать?
– Тебе – залезать в палатку и спать.
– А дежурство?
– Забудь и отдыхай. Тебя один на один с медведем я не оставлю.
– Но ведь у нас всё равно нет ружья, а ты…
– Я, если надо и пять суток кряду могу не спать. А фальшфейер поможет отогнать медведя. Треск и огонь их пугает.
– А если не отпугнёт? А если он голодный? А если…
– Перестань задавать глупые вопросы и иди спать, – устало и немного раздражённо сказал мне Мортен, а я больше не осмелилась ему возражать.
Пока снаружи он раз за разом обходил лагерь, я не могла сомкнуть глаз в палатке, даже лежать спокойно в спальном мешке не получалось. Я снова вытащила камни пехличей и помедитировала над ними, пока снаружи не раздался подозрительный треск и свет яркой вспышки не пробился через тент.
Я поспешила выбраться наружу и увидела, как в одной руке навытяжку Мортен держит фальшфейер, а в другой сжимает копьё и медленными, но твёрдыми шагами движется вперёд. Зоркий привычно лаял, но упорно жался к его ногам, не решался отойти в сторону или кинуться вперёд. А впереди было на кого нападать, если хватит смелости и глупости.
Большой и толстый медведь стоял в паре десятков метров от нас. Он неуклюже развернулся и неспешно направился к торосам. А когда Мортен поднял над головой фальшфейер и замахнулся копьём, медведь и вовсе ускорил шаг и вскоре побежал прочь от лагеря, не оглядываясь.