Наследница Роксоланы

Хелваджи Эмине

– Это моя жена Эдже, – ответил Аджарат на незаданный вопрос. – И Вашак-Парс. Его не опасайся, путник. Ну, прощай! И будь осторожен, пока не вернешься под свой кров.

– Постой, многодостойный Аджарат…

Мустафе стоило изрядного труда собраться с мыслями. Все-таки число странных событий, которые обрушила на него эта ночь, превышало любое вероятие. Эдже, повелительница зверя, именуемого Вашак-Парс – «рысь-леопард»?

Как бы там ни было, он, шахзаде, санджакбей Амасьи, сейчас остался жив. Благодаря этим людям. И их зверю.

А еще он хорошо знает, что в Амасье не принято задавать определенного рода вопросов. Но за спасение своей жизни принято платить везде.

Даже если это спасение бескорыстно. Особенно в этом случае.

– Постой… – повторил Мустафа. – У меня, как я уже сказал, есть для тебя предложение…

* * *

Сулейман Кануни охотиться любил, и сыновьям своим старался передать страсть свою. К стыду своему, Мустафа вынужден был признать: в этом деле он отца разочаровал.

Если, конечно, отцу вообще дело было до того, как его старший сын и наследник относится к охотничьим забавам.

Там, в Истанбуле, толпы охотников собирались в Топкапы, дабы составить великому султану компанию. Орты [1] янычар отвечали за то, чтобы все ловчие звери были готовы выполнить любой приказ повелителя. Мустафа помнил, что шестьдесят восьмая орта янычар носила название «турнаджи», что значило «ловчие», и занималась дрессировкой охотничьих птиц. Ох, много птиц было у Сулеймана Кануни! Шестьдесят четвертая и семьдесят первая орты отвечали за собак, причем шестьдесят четвертая так и называлась – «загарджи», то есть «псари», а семьдесят первая натаскивала собак для охоты на медведей, и звались эти янычары «саксонджу», ибо именно из Саксонии привозили огромных тварей, которых и собаками-то язык не поворачивался назвать. Таким не страшны были ни медведи, ни барсы. Под стать своим питомцам был и начальник орты – саксонджубаши: огромный, заросший черной бородой, свирепо глядящий на мир маленькими темными глазами из-под нависших кустистых бровей… По крайней мере Мустафа запомнил саксонджубаши именно таким.

1

Орта – тактическое янычарское подразделение, примерно соответствующее батальону. Численность янычар в орте варьировалась: столичные орты мирного времени включали 100 человек, в провинции состав орты обычно был 200–300, в военное время поднимаясь до 500.

А еще люди, отвечающие за лошадей, за каракалов, за то, чтобы добычи всегда было вдосталь. И те, кто организовывает охоту – шикер-агалары, входящие в состав «людей внутреннего круга». И обслуга султанских охотничьих дворцов. И… О Аллах, да разве же всех упомнишь?

Четыреста человек в каждой орте. Несколько орт, а вдобавок охрана. Да, выезд на охоту султана Сулеймана всегда выглядел… впечатляюще.

Здесь все-таки не столь пышно, тем не менее приличия нужно соблюдать. Султан обязан охотиться, ибо так поддерживает воинскую форму в мирные дни, – и наследник ни в чем не должен уступать отцу. Ни в чем… но кое в чем просто обязан.

Достаточно и того, что сидит шахзаде Мустафа в Амасье, а не в Манисе и даже не в Кютахье. А ведь известно, что чем ближе сын находится к Истанбулу, к султанскому сердцу и султанскому трону, тем вероятнее он станет наследником…

Пока перст Судьбы указывал на Селима. Но Судьба переменчива, а Селим, как говорили Мустафе доверенные люди, увлекся винопитием, причем далеко не вчера. Простит ли Сулейман беспутного сына?

Мустафа устало покачал головой. Не его это дело – гадать об отцовском сердце. Просто нужно быть достойным, и тогда Аллах вознаградит за труды.

К сожалению, «быть

достойным» означало охотиться не реже одного раза в несколько месяцев.

Выезд шахзаде Мустафы можно было, не кривя душой, назвать достойным, почти ничем не уступающим султанскому. В этом «почти» скрывалась та тонкая грань, переходить которую не следовало ни в коем случае, но и отходить от нее далеко – тоже. Свиты… ну ладно, не почти столько же, а значительно меньше, чем у Сулеймана Кануни, но все-таки хватит для того, чтобы даже у самого злоязыкого не хватило духу назвать выезд шахзаде бедным. Собак и соколов – почти столько же, сколько у Сулеймана во время не самой «парадной» охоты. Каракал, правда, всего один, но зато есть ли у Сулеймана зверь диковинной породы вашак-парс? Шахзаде сильно в этом сомневался. Ну а пышностью нарядов свита Мустафы вполне могла соперничать с придворными, наводнявшими Топкапы во время султанской охоты. И пусть некоторые из этих нарядов носили еще во времена предыдущего султана, стоит ли заострять на этом внимание? Есть ведь волшебное слово «почти»…

И хвала Аллаху за это волшебное слово.

Взгляд Мустафы вновь пробежался по пестрому сборищу, выхватив на миг рыжевато-пятнистую шкуру пардовой рыси. Кто сейчас с ней рядом, Джанбал или Джанбек? А, оба… Мустафа не слишком одобрял Аджарата, откровенно попустительствовавшего дочери, разрешавшего ей расхаживать повсюду с открытым лицом, в мужской одежде, ничем не отличавшейся от одежды брата. А ну как вскроется, кто потом эту несчастную замуж возьмет? Впрочем, в Амасье, вполне возможно, и отыщется пара-тройка безумцев. Это ведь Амасья.

Но одобрять – не одобрял.

Хотя и помалкивал. Султанский сын властен в жизни и смерти верных ему людей, а вот в семейные дела таких странных людей, как Аджарат, лучше не вмешиваться. Иначе верность может… куда-нибудь деться.

В теперешней верности Аджарата Мустафа не сомневался. Наветы на нового телохранителя, конечно, слушал, но куда же без наветов, если ты стоишь за плечом шахзаде? Слушать – слушал, а всерьез не воспринимал. Незачем Аджарату изменять. Нет у врагов Мустафы ничего такого, ради чего Аджарат предал бы своего повелителя.

Шахзаде, несмотря на относительную молодость, в людях разбирался неплохо. Аллах дал ему этот дар, а почтенная матушка научила им пользоваться. О, если б не вспыльчивый характер, Махидевран-султан и до сих пор бы… впрочем, зачем думать о несбывшемся и несбыточном? Людей шахзаде знал, пускай даже и хотел временами ошибаться. Знал о том, что предают те, кому не хватает чего-то в жизни. Те, кто мечтает о несбыточном, или те, чьи желания окружающие почитают пустяком, глупой безделицей… Аджарату нечего было желать. Он любил жену, любил детей, а к самому шахзаде относился ровно и приветливо. Не боготворил, не считал единственным и неповторимым – просто служил тому, кто дал ему шанс возвыситься. Мустафе такие нравились. Они мало лгали (и в основном лгали о своем прошлом, а потому о прошлом шахзаде старательно не спрашивал) и почти не предавали.

Почти, да. Поэтому наветы шахзаде все-таки выслушивал, не прерывая тех, кто нашептывал ему в уши всякие гнусности. Мало ли…

* * *

Вашак-Парс выступал гордо, чувствуя себя звездой нынешней охоты. Конечно, порезвиться вдоволь ему не дадут: люди вообще плохо понимают в истинной охоте, с этим грациозный зверь смирился уже давно. Вот и сейчас – да разве ж это охота? Даже на гору никто не поднимется. Примостятся на берегу реки, лениво постреляют куда-нибудь вдаль и примутся чесать языками, услаждая напитками и яствами слабые тела…