Наследница трона

Хеннен Бернхард

Мастер флота пропустил его, и Оноре понял, что еще может доверять ему.

Покидая Воронью Башню, он взглянул на помятое письмо, которое до сих пор держал в руках. Если заменить любовные бредни на правильные слова, он, возможно, сумеет пошатнуть союз Фьордландии с Другими. Гисхильда никогда не простит Эмерелль, что она приказала казнить ее возлюбленного.

Хорошо, что он приказал Фернандо прибыть на борт «Посланника божьего». Может быть, они сумеют поработать над письмом до того, как галера покинет гавань. Писарь был скор и ловок. К сожалению, он знает слишком много. Он слишком любопытен. О нем тоже скоро нужно будет позаботиться. В Анискансе, когда он будет принадлежать к числу гептархов, он наверняка найдет себе кого-то, кто станет его любимчиком и позаботится о Фернандо.

Двенадцатое письмо

Любимая

моя!

Не знаю, как написать тебе о том, что произошло. Уже близится рассвет, и скоро за мной придут эльфы. Много часов смотрю я на этот пергамент, однако вместо того, чтобы писать, думаю о чудесных часах, проведенных с тобой. При мысли о тебе меня охватывает глубокое спокойствие. Я счастлив. Благодаря тебе жизнь моя стала богаче.

Я сижу в каюте на корабле эльфов. Окно из разноцветного стекла. На горизонте я уже вижу первую полосу света, из-за которой окно наливается тысячей красок. Слышу шаги на палубе. Занимается день. И время медлить прошло. Я не поэт… Не нахожу красивых слов для того, что я должен сказать. Я не хочу причинять тебе боль. Прости, пожалуйста.

В это утро Лут оборвет нить моей жизни — так, наверное, сказала бы ты. Я в Вахан Калиде. Вместе с моими братьями по ордену и другими верными воинами Церкви меня казнят за то, что я поднял меч против Других. Пленных моряков и гребцов они пощадили. Пообещали, что отпустят. Надеюсь, одному из них разрешат взять в наш мир это письмо.

Странно. Страха я не испытываю. Только бесконечное спокойствие. Все мои мысли о тебе. Хотелось бы еще раз поцеловать тебя и вдохнуть запах твоих волос.

Я знаю, что ты не захочешь читать это, но прояви ко мне снисхождение. Хочу дать тебе совет, напутствие. Я делаю это не затем, чтобы поучать тебя, и надеюсь, что ты не разозлишься. Тревога о тебе — вот и все, что мною движет. Берегись Других! Они жестоки по отношению к нам, к людям. Я умру не на эшафоте. И ноги мои никогда не найдут дороги в Валлонкур. У меня есть просьба. Может быть, она покажется тебе немного детской, но это мое самое сердечное желание. Если судьба когда-либо приведет тебя снова в Цитадель Ордена, зайди в нашу башню и положи в мой гроб прядь своих волос и, может быть, если захочешь, письмо для меня. Некоторые философы утверждают, что какая-то часть нас остается в мире, пока не исполнена важная задача или священная клятва. Когда-то я клялся тебе быть твоим рыцарем. Тогда, на утесе, в тот день, когда умер Даниэль. Я хотел всегда оберегать и любить тебя. Теперь жизнь решила иначе. Сейчас я молюсь о том, чтобы те философы не ошиблись, хотя вопрошающие, наверное, увидели бы в их тезисах только ересь. От всего сердца хочу, чтобы вопрошающие ошибались. Я хочу быть рядом с тобой. Духом ли, дуновением ли ветра. Без тела и, тем не менее, не совсем изгнанный из мира живых. А еще я молюсь о том, чтобы ты была счастлива и обрела душевный мир. Тогда я тоже смогу уйти с миром.

Пожалуйста, не надо плакать, когда станешь читать это. Слезы — не в твоем духе. Я всегда любил твой смех. Оглядываясь назад, я припоминаю семь различных видов твоего смеха. Сейчас, когда твои глаза читают эти строки, я уже рядом с тобой, если Тьюред будет ко мне благосклонен. Слишком поздно, ты не успеешь еще раз взойти на мой эшафот. Я улыбаюсь без горечи, когда думаю о том, как наивны мы были в любви, когда были детьми, когда думали, что наша судьба будет повиноваться нашей любви. Моя судьба в конце концов привела меня к палачу. Но я горжусь всеми часами счастья, которые мы вырвали у смерти.

Мои мысли то и дело возвращаются к лету, когда мы впервые поцеловались. Ты поднялась ко мне, на утес, где я спал, слушала мои сны. Боюсь, мой первый поцелуй был не очень хорош. «Это не поединок, Люк», — сказала мне ты. И твои слова сопровождались теплым, сердечным смехом, который не обижает, а приглашает присоединиться. А потом ты меня поцеловала… Твой смех в тот летний вечер будет звучать в моих ушах, когда я предстану перед палачом, и я почувствую твой поцелуй на своих губах. Он облегчит мне последний путь, потому что ты ведь со мной, в моем сердце, как и все эти годы. Пусть даже в священных книгах Церкви ничего об этом не сказано, я совершенно уверен, что скоро снова буду рядом с тобой. В этом я поклялся тебе, моя принцесса. И так будет. Моя любовь приведет меня к тебе. Я твой рыцарь. Навеки.

Двенадцатое письмо, хранящееся в шкатулке из китовой кости в комнате Трех ключей Торговой конторы Валлонкура

Без выхода

Альварез проснулся с криком. Рядом с ним на постели

сидела блондинка. Под глазами у нее были темные круги.

— Плохо спалось, красавица моя?

Его голос казался похожим на недовольное ворчание пса. Во рту стоял неприятный привкус, и больше всего ему хотелось сплюнуть на пол рядом с кроватью.

— Вовсе нет, — ответила светловолосая.

Мастер флота сел на постели, подтянул ноги и оперся локтями на колени. Глубоко в голове шумел бой; было такое ощущение, словно в данный момент стреляет батарея тяжелых осадных орудий. Ему было плохо. Раньше он лучше переносил попойки. Но раньше он пил для того, чтобы получить удовольствие. Не для того, чтобы забыть.

Светловолосая женщина, не отрываясь, смотрела на него, но сказать, что она таращилась, было нельзя. Хотя утро только начиналось и неровный свет скрывал следы прошедших лет, выглядела она старой. Вокруг глаз и в уголках губ было много морщин. Губы слегка припухли. Они были чувственными. Вызывающими.

Взгляд его опустился ниже. Тело еще казалось молодым. Большие груди были упругими и бледными, словно луна.

Альварез потянулся. Ему хотелось остаться здесь. Прижать ее к себе и любить.

Он сделал глубокий вдох, а потом вздохнул.

Вокруг бедер она обернула кусок ткани. Он был теплого шафраново-желтого цвета. В маленькой комнатке еще пахло их любовью, старым потом и его сапогами. В какую-то щель пробрался солоноватый аромат моря.

Ставни на окнах были закрыты. Сквозь них не проникал даже серый рассветный свет. У него еще оставалось немного времени. «Эренгар» выйдет из гавани, когда красный солнечный диск поднимется из морских вод. Вопреки правилам маленький парусник только сегодня возьмет на борт провиант. Альварез ухмыльнулся. Наверняка только что назначенный капитан «Эренгара» уже на ногах и проклинает его за то, что корабль будет оснащен самым необходимым в последнюю минуту.

В число привилегий мастера флота входило то, что он мог устанавливать правила, а то и пренебрегать ими. Но насколько далеко он может зайти? Альварезу захотелось оказаться на месте капитана, который сейчас ругает его.

Висок пронзила резкая боль. Битва в его голове достигла новой кульминационной точки. Он прижал руки ко лбу и надавил изо всех сил, словно хотел помешать тому, чтобы его голова взорвалась.

Блондинка села рядом, руки скользнули на его спину. Сильные руки. Теплые. Она принялась массировать его.

— Ты плохо спал. Часто кричал во сне.

Альварез не помнил своих снов. Подумал о том, что нужно сделать сегодня, и ему снова захотелось провалиться в сон. И пусть даже сны заставляют его кричать.

Взгляд его пробежал по ставням. Пока даже не сереет! У него есть еще немного времени.

Было приятно чувствовать на спине теплые ладони. Головная боль поутихла.

— Марина, — пробормотал он. Ее имя внезапно всплыло в памяти, словно доска в беспокойном море.

— Да?

Теперь он вспомнил все.

— Ты принесла одежду, которую я просил?

— Да, господин. — Она перестала массировать. — Но она не подходит тебе. Воняет потом и рыбой.

Честный запах, подумал он. Не такой, как у предателя, от которого воняет дешевым вином и купленной любовью.

— Ты меня любишь, Марина?

— Конечно, мой дикий вепрь.

Он не сдержал улыбки. Ее ответ последовал настолько быстро, что нельзя было не понять, насколько она серьезна.

— Пойдешь со мной, любимая?

Она откинулась назад. Его голова опустилась на ее плечо. Теперь ее лицо было прямо над ним. Он чувствовал ее теплое дыхание. Женщина скривила губы в насмешливой улыбке. Но глаза ее были печальными, окруженными морщинками.

— Итак, тебе нужно мое лоно, но платить за него ты больше не хочешь. И позволь, я угадаю… Тебе нужен кто-то, кто будет следить за тем, чтобы на твоем столе была хорошая еда, кто всегда будет встречать тебя добрым словом — вне зависимости от того, насколько удачным был у тебя день.

Альварезу нравился ее тяжелый акцент. Он выдавал уроженку Эгильских островов, каменного сада посреди мора, зеленого от кедров, древних, как сам мир, и чудесных виноградников.

Казалось, акцент еще больше подчеркивает иронию в ее голосе. Она взглянула на стул, где висел его набрюшник с золотыми кистями. Она знала, кто он. Поэтому не могла себе даже представить, что он может говорить серьезно.

— Ну, так что? — продолжал настаивать он.

Если она примет предложение, он нарушит все правила и предаст свой орден. Он устал от власти, от конфликтов между якобы обязанностями и тем, что он понимал под рыцарским учением. Все было в ее руках. Сам он не отваживался принять такое решение.