Наследница. Графиня Гизела (сборник)
Шрифт:
— Нет, — сказала она решительно. — Меня победила не мысль о том, что ваше внешнее положение изменилось. В ту минуту, когда вы отказались вернуть книгу, у меня явилось доверие к вам…
— А через некоторое время после того, как я узнал тайну, — перебил он ее, — я узнал, что ты при всей твоей гордости и упрямстве носила в сердце истинную любовь. Ты предпочла отказаться от своего счастья, чем допустить, чтобы я страдал… Мы оба прошли трудную школу, и — не обманывай себя, Фея, — тебе предстоит тяжелая задача. Я потерял свою мать, моя вера в людей поколебалась, и у меня в эту минуту не осталось ничего, кроме моих знаний.
— О,
— А когда же эти гордые уста соблаговолят сказать мне «ты»? — спросил он, улыбаясь.
Она покраснела до корней волос.
— Иоганн, не оставайся долго вдали от меня, — прошептала она.
— Ты серьезно думала, что я уеду без тебя? — воскликнул он, тихо смеясь. — Если бы все не устроилось так хорошо теперь, ты сегодня вечером узнала бы, что завтра, в восемь часов утра, едешь со мной в Бонн. Четыре недели ты пробудешь как моя невеста у госпожи Берг, а потом в дом ужасного профессора, приносящего домой складки на лбу и сердитые взгляды, войдет маленькая жена…
Лютц фон Гиршпрунг оказался законным наследником, и ему вручили деньги, завещанные старой девой. После того как профессор удвоил капитал, оставленный тетей Кордулой, из своего собственного состояния, Гиршпрунг заявил, что не имеет к семье Гельвигов никаких претензий. За сожженную рукопись Баха госпожа Гельвиг должна была выплатить тысячу талеров. Она покорилась скрепя сердце, так как все ей сказали, что в противном случае дело дойдет до суда, который потребует от нее гораздо больших жертв.
— Зачем скрывать? — говорил в день отъезда адвокат, стоя в оконной нише вместе с профессором, ожидавшим свою спутницу. — Я завидую тебе… Я сразу понял, что Фелисита — редкое существо, и мне потребуется много времени, чтобы забыть… Но у меня все же есть одно утешение: она сделала из тебя другого человека… Мои взгляды на нелепость наших социальных отношений приобрели чрезвычайно веское подтверждение именно в том факте — прости за горькую правду, — что гордые Гельвиги были глубоко виноваты перед родственниками презираемой ими дочери комедианта…
— Ты прав, — серьезно отвечал профессор. — Я действительно жестоко ошибался. Но моя дорога была трудна, и потому я заслужил награду, которой добился с таким трудом.
Профессор ввел свою жену в семейный круг своих товарищей, и прекрасное существо, несмотря на злобные нашептывания советницы, было принято хорошо.
Профессор взял всю мебель из мансарды. Рояль и бюсты украшают теперь комнату Фелиситы. В секретном отделении шкафа молодая хозяйка сохраняет старинное серебро, а серый маленький ящик вместе с его содержимым профессор сжег в тот день, как Гиршпрунг получил свой капитал.
Генрих живет в Бонне с молодыми. Он пользуется уважением и чувствует себя прекрасно. Встречая на улице советницу, которая теперь без стеснения носит шелк и бархат, одевается по последней моде и всегда отворачивается от него, он довольно посмеивается про себя:
— Цветочек незабудка не помог, госпожа советница!
Молодая вдова не может больше носить на своей красивой белой руке старинный браслет: ее отец отдал его наследникам Гиршпрунгов, заявив, что он случайно попал к нему.
Госпожа Гельвиг, как и прежде, сидит у своего окна. Несчастье перешло через порог ее дома. Она потеряла обоих сыновей: Иоганна она отвергла сама, а Натаниель был убит на дуэли; он оставил много долгов и запятнанное имя… Каменные черты ее лица смягчились, и гордая голова часто склоняется на грудь. Профессор недавно сообщил ей о рождении первенца. С тех пор в ее корзинке лежит тонкое розовое вязание, над которым она работает потихоньку, и Фридерика божится, что это хорошенький детский чулочек. Когда, да и будет ли еще носить эти чулочки младший член семьи Гельвиг — неизвестно, но к чести человеческого рода можно сказать одно: нет души настолько очерствевшей, чтобы в ней не нашлось ни одной благородной наклонности, ни одной нежно звучащей струны. Только душа человеческая часто не догадывается о сокровищах, таящихся в ней, пока какой-нибудь наружный толчок не укажет на них. Может быть, любовь бабушки и будет тем скрытым нежным пунктом в сердце большой женщины, который заставит растаять лед ее сердца…
Имперская графиня Гизела
Часть первая
Глава 1
Наступил вечер. Часы на небольшой нейнфельдской башне пробили шесть раз. Удары глухо загудели в воздухе; сильный ветер начинавшейся бури раздроблял звуки. Был ранний вечер, но непроницаемый мрак декабрьской ночи уже окутал землю. Где-то там, наверху, величественно сверкали звезды, там было ясно и светло, как в майскую безоблачную ночь, но кто думает об этом, когда небо отделено от земли разбушевавшейся стихией?
Никому не приходили в голову воспоминания о нежном лунном сиянии и в этих четырех мощных стенах, о которые буря бессильно ударялась своим снежным крылом. Внутри этого громадного, подобного исполинской игральной кости, куба бушевала другая стихия — пламя, но укрощенная человеком и управляемая им…
Нейнфельдская доменная печь работала на полную мощность.
Яркие багряные сполохи высвечивали голые стены и закопченные лица рабочих.
В домне пенился и клокотал, а затем с литейного ковша горячими слезами капал расплавленный металл, до того недвижно лежавший рудой в недрах земли. И вырвался он из своей вековой тюрьмы лишь для того, чтобы по прихоти человека принять какую-либо форму и застыть вновь.
Окна здания снаружи лишь слегка мерцали, тогда как внутри, в горне, бушевал огонь; точно чья-то дерзкая рука с размаху кидала в небо полную горсть звезд — так порой оттуда выбрасывался целый сноп искр, бесследно рассыпавшихся в темноте.
Когда замер последний удар часов, дверь стоявшего неподалеку маленького домика, принадлежавшего горному мастеру, смотрителю завода, тихо отворилась. Дверной колокольчик, обычно звонкий и неутомимый, на этот раз не подал своего голоса, очевидно сдержанный чьей-то заботливой рукой. На пороге появилась женщина.