Наследница. Графиня Гизела (сборник)
Шрифт:
Отсюда действительно виден был и величественный замок, и превосходно разбитый сад во всей их прелести. Но далее, за бронзовой решеткой, расстилалась долина, а над ней сгустились облака дыма, скрывшие горы, поросшие лесом.
Гизела никак не могла понять, как этот старый господин, сидевший с ней рядом, мог всецело отдаваться воспоминаниям приятного прошлого, когда так печальна была действительность.
Из деревни в это время показались некоторые члены свиты.
Госпожа фон Гербек поспешила в замок, чтобы распорядиться об угощении. За первым же кустом, который мог ее скрыть, она в отчаянии воздела
В то время как его превосходительство поднялся, чтобы представить кавалеров своей падчерице, с пожарища послышался глухой треск, а за ним резкие крики.
Князь пошел навстречу пришедшим.
— Последний охваченный пламенем дом разрушен, ваша светлость. При этом несчастья не произошло, — успокоил его один из придворных.
— Идите узнайте, что случилось, — приказал князь, и они припустили со всех ног.
На повороте верхней улицы селения показался человек. Это был грейнсфельдский школьный учитель, бежавший по направлению к замку вблизи которого он жил.
— Что там происходит, господин Вельнер? — спросила его госпожа фон Гербек, выходя из ворот.
— Дом Никеля обрушился и погреб под собой антихриста, — отвечал учитель почти торжественно, с выражением дикого фанатизма. — Насколько я мог видеть, там был и американец из Лесного дома… Да, сударыня, Господь творит суд в своем справедливом гневе. Все погоревшие спасли своих коз, только коза ткача сгорела — он также подписал прошение о том, чтобы нейнфельдский пастор был оставлен на своей должности.
— Глупый пустомеля! — раздался презрительный голос министра.
Он и советник медицины были единственными, кто дождался конца рассказа, да еще гувернантка.
Князь, бледный, шел по улице, впереди него бежала Гизела. Крик отчаяния готов был сорваться с ее губ, но они оставались безмолвны — горло ее сжалось судорогой, ноги продолжали двигаться.
Зачем она туда спешила? Разрывать развалины, похоронившие под собой этого человека, своим собственным телом тушить пламя, готовое его охватить! Умереть, задохнуться под грудой развалин и раскаленного пепла суждено этому благородному человеку с такой энергией и жаждой жизни, столь нежно любимому ею, лелеять которого она желала бы всеми силами своей души!
Столб черного, густого дыма громадной смрадной свечой поднимался к небу. При этой картине Гизела почувствовала, что ноги отказываются ей служить, словно облако заволокло ей глаза, она пошатнулась и механически схватилась руками за ближайшее дерево.
— Бедное дитя! — князь в волнении подбежал к ней. — Зачем вы сюда пришли? Заклинаю вас: уйдите отсюда!
Она отрицательно покачала головой, стараясь сохранить самообладание. Его светлость беспомощно огляделся вокруг. Придворные, остановившиеся с ним сначала у ворот, скрылись в селении. В эту минуту их голоса достигли его слуха: послышались радостные восклицания, за ними оживленный говор, наконец и сами они показались на дороге. За ними из-за угла улицы, окруженный придворными, вышел португалец.
— Боже мой, вы живы! — воскликнул с радостным удивлением князь. — Как вы нас напугали!
Вскоре Оливейра предстал перед князем и молодой девушкой, которая, едва
Он отнял от дерева ее нежные руки, обхватил гибкий стан так просто и вместе с тем с такой неподдельной задушевностью, как будто бы поддерживал существо, охранять которое он имел полное право на глазах всего общества. Он не сказал ни слова, в то время как князь и его свита рассыпались в соболезнованиях. Никому не бросилось в глаза странное положение, в котором находились молодые люди, ибо эта богатырская фигура более чем кто-либо призвана была служить опорой слабому, а очень возможно, что явилась бы необходимость отнести на руках лишившуюся чувств даму в замок. Между молодыми людьми, и это все знали, лежала целая пропасть: они совершенно были чужды друг другу и даже не были представлены… «Honni soit qui mal y pense» [10] .
10
Пусть стыдится тот, кто плохо думает (фр.).
Тем временем подошли министр, госпожа фон Гербек и доктор и, онемев от изумления, остановились перед группой.
— Мнимо умерший, благодарение Богу, воскрес, — сказал князь. — Но у нас здесь другая неприятность — бедняжке графине дурно.
Доктор взял руку молодой девушки и нащупал пульс.
— Снимите тяжесть с моего сердца, доктор, — попросил его светлость. — Не правда ли, все это следствие сильного испуга и скоро пройдет?
Советник медицины согнул спину, точно не вполне раскрытый перочинный нож, — его светлость удостоил в первый раз обратиться к нему с речью.
— Надеюсь, ваша светлость, хотя при припадках ее сиятельства никогда с уверенностью невозможно предсказать продолжительность приступа. Я должен сознаться, мне чрезвычайно прискорбно, но этот несчастный случай может замедлить выздоровление моей пациентки.
Кровь прилила к лицу молодой девушки. Она была возмущена двусмысленными словами доктора, который и эту ее невольную слабость сумел приплести к прежним страданиям. Зачем постоянно навязывают ей эту ненавистную болезнь? Да еще при этих господах, с любопытством смотревших на нее.
— Благодарю вас, — сказала она тихим, задушевным голосом португальцу. — Я хочу дойти сама.
Он медленно отошел от нее, и Гизела, пошатываясь, сделала несколько шагов. Госпожа фон Гербек хотела предложить ей руку, но она отказалась. Гордость, негодование, а также радость, вызванная его присутствием, помогли ей быстро победить мгновенную слабость.
Князь бросал торжествующий взгляд на доктора, наблюдая, как движения девушки с каждым шагом приобретают все большую уверенность и гибкость, а когда Гизела благополучно достигла сада, он, радостно вздохнув, посадил ее рядом с собой.