Наследница
Шрифт:
– Здесь ветчина, сыр, булочки и яичница с беконом. Только она тоже остыла. Но ты ведь так любишь, да?
– хитро взглянул на меня и вопросительно изогнул бровь.
– Люблю...
Давид выразительно глядел мне в глаза и через несколько секунд, предварительно прочистив горло, спросил:
– Мы ведь все ещё говорим о яичнице или...? Мне просто показалось, что...
– Как странно видеть тебя неуверенным, Давид Юрьевич. Теряешь хватку, ая-яй, - свернула ломтик ветчины в трубочку и отправила в рот. Есть хотелось зверски.
– Не нарывайся, а то..., -
– Сначала завтрак, а потом... хотя, тебе, наверное, надо на работу? Да и мне тоже.
– Не сегодня. Дела подождут, так что выбирай, чем будем заниматься? Ресторан? Парк? Я даже согласен на театр. А хочешь, слетаем куда-нибудь одним днём? Париж? Венеция? Лондон?
– Если сегодня объявляется внеплановый выходной, то предлагаю провести его в объятиях друг друга. Когда ещё выпадет такой шанс понежиться?
– Тогда закажем еды, посмотрим фильмы и поплаваем в бассейне?
– Что может быть лучше?
На работу мы не ходили до конца недели. Давид управлялся с делами по телефону, а я в свободное время планировала вечеринку в честь перерождения Эммануэль. Он, по правде, не давал мне его слишком много. Даже когда обсуждал какие-то сверхважные вопросы с заместителем (а у него оказывается есть нормальный бизнес без криминала) целовал мне голени и колени. Я даже подумать не могла, что его неочевидный поначалу фетиш окажется таких глобальных масштабов. Кому-то грудь подавай, а у этого ноги. Надо признать, его расслабляющий массаж ступней бесподобен. Но и цена у него соответствующая... Хотя, такую плату я готова была отдавать без торга.
Воскресным вечером, перед началом рабочей недели, мы все же решили выползти из объятий друг друга и поужинать в каком-нибудь милом ресторанчике. Меня не покидало фантомное ощущение медового месяца. Если он (медовый месяц) в действительности не такой, тогда замужем нечего делать. Если там не столько ласки, нежности, страсти, внимания и бесконечного обожания, то пусть я останусь старой девой.
Вообще, я за всю жизнь столько не улыбалась, сколько улыбалась с Давидом за эти четыре дня. И в животе щекотало, и сердце замирало, и все его недостатки вдруг стали достоинствами. Словом, влюблённость в красивого мужчину перерастала во что-то сильное. Одна лишь мимолетная мысль, что это все закончится, беспощадно выдирала сердце из груди. Может, поэтому мне хотелось насмотреться, надышаться, нанежиться и запомнить его таким. С весёлым огоньком в глазах, вечно флиртующего и заигрывающего, страстного и обольстительного... Запомнить его моим.
– Так непривычно видеть тебя в одежде, - довольно ухмыльнулся Давид, раскрывая перед собой меню.
Я состроила ему вредную мордашку. Как будто бы он все эти дни проводил в целомудренных нарядах.
– Закажем морепродуктов?
– предложила, изогнув бровь.
Мужчина уставился на меня округлёнными глазами.
– В твоём предложении есть скрытый посыл?
– Возможно, - по-деловому протянула, не отрывая взгляд от красочных страниц меню.
– Ты играешь с огнём, девочка.
–
После наших выходных, взгляда Давида изменился. Теперь из надменного и душераздирающего, он превратился в тёплый, заботливый и вечно голодный. Мужчина смотрел на меня, как голодающий на корзину с едой. Как жаждущий на кувшин с ключевой водой. Так на меня никто и никогда не смотрел... и боюсь, что не посмотрит.
– Расскажи о себе, - попросила я, когда перед нами материализовались заказанные блюда. Давид принципиально отдал предпочтение мясу, а я взяла салат и вкусненький десерт.
– Что ты хочешь знать?
– Всё.
– Сузь хотя бы до определённых сфер, - усмехнулся он, разделывая ножом бифштекс.
– Расскажи о своей семье.
Давид на мгновение перестал интенсивно жевать, выпрямился и печально застонал.
– Что такое?
«Это все, что осталось от матери» - вспомнились его слова.
– Прости, я не хотела задавать какую-то болезненную тему..., - поспешила исправить ситуацию и накрыла его ладонь своей.
– Все в порядке, просто не знаю, что тебе ответить. Своих биологических родителей я никогда не видел. А приемная семья, в которой жил... В четырнадцать узнал, что меня усыновили и сбежал из дома. С тех пор не видел ни отца, ни мать.
– Как же ты вырос? Четырнадцать это так мало...
– Меня растила улица. Собственно, так и пошёл по наклонной. Долгая история. Не для романтического вечера, красотка, - он улыбнулся на одну сторону и подмигнул.
– Давай лучше о тебе. Моя жизнь хреновый предмет для изучения.
– А я что?
– задумчиво переспросила, до сих пор оценивая услышанное. Его оставила родная мать... Вот, откуда эта потребность нравиться всем и ни с кем не задерживаться. Чтобы снова не бросили.
– Что думаешь делать с отцовским наследством?
– Ты так уверен, что я его у тебя отсужу?
– Демид знает своё дело, к тому же подпись на завещании действительно подделана. Любой эксперт докажет, - он глотнул вина, глядя поверх бокала на меня.
– И что? Вот так просто ты отдашь мне все обратно? Зачем тогда забирал?
– А может я хотел, чтобы ты приехала ко мне вся такая злая колючка, пышущая ненавистью. Может меня это заводит, - он поиграл бровями и уставился немигающим взглядом.
– Так это все часть твоего плана по моему соблазнению?
– подыграла ему, отмечая про себя, что он ловко сливает неудобные вопросы. Хорошо, не хочет говорить, я сама узнаю.
– Конечно. Оставила меня, понимаешь ли, одного. Убежала, не попрощавшись. Отняла полгода твоих ласк и поцелуев. Теперь придётся нагонять упущенное.
– Легко.
– Вот так просто? Может ещё ответишь, откуда деньги взяла на Эммануэль?
– Машину продала.
Он ненадолго задумался, а потом снова ожил:
– Любишь ходить пешком?
– Полезно для здоровья.
– Я так и подумал.
– Чья кровь была на той рубашке?
– спросила я, дождавшись пока официант отойдёт от нас на безопасное расстояние.