Наследница
Шрифт:
– Все получилось?
От холодности его тона я замерла с ремнём безопасности в руках. Подняла взгляд на мужчину. Тот же безупречный профиль, ухоженная щетина, переходящая в бороду, прямой нос и густые смоляные ресницы, загибающиеся к бровями. Все тот же Давид, но теперь такой отстранённый. Словно между нами образовался огромная пропасть, которую я вырыла собственными руками.
– Ольховский не отдал рубашку. Мне очень жаль, - эта новость тяготила пуще остального. Пусть играет в молчанку сколько угодно, но его свобода для меня
– Нужно что-то придумать, - тихо добавила и отвернулась к окну. Городской пейзаж постепенно сменялся завораживающими видами Тосканы. Только сейчас, разглядывая изумрудные поля и стройные кипарисы, я вдруг осознала степень морального опустошения. Ни трепетного восторга от природной красоты, ни желания узнать куда мы едем. Совершенное в своём проявлении безразличие.
– Поговори со мной. Так паршиво на душе, - едва слышно проговорила я. Казалось мой голос растворился в шелесте шин, пробирающемся в салон от набранной скорости.
– Так бывает, когда пытаешься взять на себя мужскую зону ответственности, Аня.
Я развернулась к нему и изогнула бровь. Он мельком взглянул на меня и тут же вернул внимание дороге.
– Мои проблемы - только мои. Ты о них даже думать не должна, не то чтобы пытаться решить. Нужно было позвонить мне, объяснить все, а не улетать в Италию.
– Я ведь испугалась... за тебя. Он бессовестно угрожал, манипулировал. Откуда мне было знать, что Ольховский обманет? Не отдаст эту проклятую рубашку?
– К черту эту рубашку!
– наконец-то взорвался Давид. Огонь в его глазах полыхнул, пальцы, обвитые вокруг руля, побелели.
– К черту свободу, добытую таким путём!
– цедил он каждое слово сквозь зубы.
– Пусть весь мир катится к черту, если тебе нужно..., - последние слова он не договорил, но и так все понятно. Он приложил костяшки правого кулака губам, продолжая играть желваками.
– Между нами... между мной и Моретти ничего не было. Клянусь, - шёпотом добавила.
– Я знаю. Слышал ваш вчерашний разговор, - спокойнее проговорил Давид, а у меня словно гора с плеч.
– Прости меня... я была не права, но в своё оправдание скажу: любовь делает из нас глупцов. Мое сердце разрывается от мысли, что твоему заточению я буду виной.
После слов о любви, как мне показалось, взгляд Давида стал мягче, а тон бархатистее. Исчез этот звериный рык, пробирающий до самых
косточек.
Долюбить тебя надо. Это я помню. Это я могу.
– Влажным мечтам Ольховского не суждено сбыться, Аня. Во-первых, грязнухой я сам не занимаюсь уже давно. Так что кровь на рубашке ни о чем не свидетельствует. А, во-вторых, не дорос ещё он, чтобы против меня дела фабриковать. Так что выбрось из головы любую мысль о моем возможном заключении. Этому не бывать.
Прилив радости облизнул шёлковым теплом душу. Я расправила плечи и, ощутив небывалую лёгкость, придвинулась к Давиду, прожигая взглядом его щеку. Мужчина посмотрел
Не выдержав пытку ожиданием, положила ладонь на колючую щеку, легонько надавила, поворачивая лицо ко мне, и прильнула к любимым губам.
Несколько секунд нежности разгладили залом между мужских бровей. В глубине ореховых глаз промелькнула искра. Счастливую улыбку я спрятала, отвернувшись к окну. Покусывала губы, на которых ощущалась сладость его поцелуя, и обдумывала план по обольщению. Время без него казалось сущим испытанием, а я слишком эгоистична, чтобы сдаться. Чувство невесомости и бабочки в животе, оказалось, вызывают крепкую зависимость.
Через час мы завернули к особняку, приютившемуся в живописном месте. Солнце перевалило заполдень, припекало голову, но не так сильно, как в августе. Ветерок обдувал свежий, с ароматом луговых цветов и медовой сладостью спелого винограда.
– Мы будем дегустировать вино?
– удивилась я, послушно выбираясь следом из машины и окидывая взглядом дом цвета топленого молока. За его пределами на сотни метров стройными рядами тянулись виноградники.
– Почему нет?
– передернул он плечами и громко свистнул.
– Не буянь, Дато. Вижу я, вижу, - смутно знакомый голос раздался за воротами, створки которых в тот же момент поехали в разные стороны. Из образовавшегося отверстия навстречу старому другу шагнул Тариэл. Я даже несколько раз моргнула и коснулась ладонью горячей макушки. Напекло?
Давид крепко обнял Таро, похлопал его по спине, сверкнув радостной улыбкой.
– Черт возьми, оказывается, тебя так не хватало, брат.
– Сколько раз говорил: бросай все и переезжай к нам. Воздух, солнце, море совсем рядом - красота.
– Таро, ты же помнишь Аню?
– Давид оправился от тёплых приветствий и кивнул на меня. Я, должно быть, выглядела как спелый томат. Обвиняла его в убийства друга, а друг, получается, и не умер вовсе? Так ещё и рад видеть своего предполагаемого душегуба?
– Это была инсценировка?
– тихо озвучила свои мысли, когда два взгляда сошлись на мне.
– Ты ей не сказал?
– удивлённо приподнял брови Тариэл, разглядывая меня лёгким оценивающим прищуром.
– Она не спрашивала.
Агаларов взглянул на друга, затем на меня, философски хмыкнул и жестом пригласил идти за ним.
– На улице ещё держится летний зной. Зайдём в дом, Адель приготовила холодный лимонад и закуски.
Когда мы с Давидом поравнялись плечами, я тыкнула ему локтем в бок и зашептала:
– Мог бы предупредить.
– И лишиться мгновений твоего угрызения совести? Я ведь знаю о чем ты думала, маленькая наследница. Снова обвинения не оправдались. Как будешь с этим справляться?
– шутливо поинтересовался он, копируя мою интонацию.