Наследницы Белкина
Шрифт:
За одной из дверей музыкально шумела стиральная машина, как летательный аппарат на строго засекреченном полигоне. Дверь последней комнаты услужливо распахнулась сама и, прежде чем я заподозрил подвох, обрушилась на меня маленьким мерзавцем, который тоже, видимо, повинуясь общему закону метаморфоз, сменил латы и перевооружился: теперь он был в джинсовом комбинезоне и с рогаткой. Увесистый камень просвистел над моей головой и гулко стукнулся о стену.
Не теряя ни минуты, я захлопнул дверь и опрометью выскочил на террасу, в объятия Пупсика, и, будь я
Пупсик был несказанно рад встрече и по доброй семейной традиции препоручил меня своей салатовой, неугомонной жене.
Вернулся и паренек, и его газонокосилка — все вернулось. Единственное, что было свежего в круговороте событий, — положение солнца и мимы, которые, если следовать логике поступательных повторений, должны были еще находиться в фургоне, на пути сюда. Впрочем, не исключено, что так и было и некие мимы, в некоем фургоне, неумолимо приближались к имению бройлеров, несмотря на свое в этом имении долгое и утомительное присутствие.
При мысли о безумном крокете — семь на семь — мне стало не по себе. С логическими построениями следовало завязывать: истина мне друг, но здравый ум дороже.
Над деревьями летал бубнеж газонокосилки, рыкающий и утробный, как у майского жука. В траве под деревьями мирно паслись совсем уже сроднившиеся «Фольксваген» и желтая субмарина парикмахерши. Присутствие этой парочки внушало надежды на то, что повторения не мешают правильному течению времени.
Когда на террасу высыпали Лебедевы и сестра Котика с супругом, я почувствовал незамутненное, ни с чем не сравнимое чувство счастья. Появление парикмахерши со своей желтой свитой успокоило меня совершенно.
— Где невеста? — сказала она, зловеще поигрывая ножницами. Из рукавов у нее веером торчала вороненая сталь расчесок и зажимов. — Нужно попробовать еще несколько вариантов со стеклярусом и живыми цветами.
— Алиса? Была где-то здесь, — лицо Котика свело свирепой улыбкой. — Поблизости, — переходя с пения на сиплый свист и буравя меня хищным циклопическим оком, добавила она.
Поняв, что передышка заканчивается, не успев начаться, я торопливо покинул террасу.
Изумрудное сукно травы ладно обтягивало крокетную площадку. Уютно постукивали молоточки. Мимы, очевидно лишние в этом бильярдном пейзаже, бегали по полю, словно дуэньи, приставленные к шарам, подстерегая их преступный, фенолформальдегидный поцелуй. Паренек в апельсиновом комбинезоне, толкая перед собой газонокосилку, расхаживал по периметру поля, как крестьянин за плугом, рыхля траву. Производимый им шум, против ожидания, вовсе не смущал безмолвных игроков.
Я обогнул площадку и врезался в высокую волну нетронутой травы. Белые перископы одуванчиков с любопытством уставились на того, кто взбаламутил их подводный мир.
Цветущий сад напоминал регату, участники которой, несмотря на попутный норд-вест, никак не решатся расправить паруса. Справа по борту виднелся удивительно гладкий, словно водой обкатанный обломок дерева, похожий на лопасть вертолета, какими
Я шел по линии наибольшего скопления белых и желтых бакенов, по-лоцмански смело угадывая фарватер. Мимо меня, улюлюкая, пронеслась детвора: приезжие мальчишки воодушевленно толкали четырехколесный велосипед, на котором, даже не думая крутить педали, вальяжно развалился маленький мерзавец. Из-за куста калины выскочила девочка с облаком одуванчиков в руках и, хохоча, подула на него, обдав меня белым невесомым мороком.
Клонились к земле, нехотя облетая, цветущие яблони. Клонился к земле нагретый за день спелый солнечный шар. Двое мимов развешивали между деревьями гирлянды красных китайских фонариков. Люди двигались брассом и кролем, заплывая за деревья, как за буйки; адским пламенем полыхал маяк кулинарной палатки.
Если бы не лиловый мим, я вряд ли бы узнал в очередной пышно цветущей ветке невесту. Она сидела на подвешенной к яблоне деревянной доске; на худенькие плечи был накинут красный платок с бахромой. Мим качал ее — сперва осторожно, затем все сильней и решительней; увидев меня, он предусмотрительно ретировался.
— Ну как там? — крикнула Алиса, продолжая раскачиваться.
Ее волосы растрепались; подол свадебной юбки пришел в совершенную негодность.
— Кричат, — философически протянул я и, кивнув на штуку у нее в руке, улыбнулся: — Замечательная вещица!
— Это не трубка, — помрачнев, процедила Алиса.
— Знаю.
— Отцовская, — смягчившись, добавила она. — Ну, рассказывайте же! Какие новости?
— Прибыла парикмахерша, — бойко отрапортовал я. — Требует вас для каких-то очередных стохастических экспериментов с цветами и стеклярусом.
— Дудки! Живой я не дамся. Она думает, я монетка или игральная кость?
— Кстати, Кости еще нет.
— А что Лебедевы?
— Ничего. В культурном шоке.
— Они меня не выносят.
— Вы преувеличиваете.
— Даже больше — презирают.
— Уверен, что нет. Это у них пройдет. Дайте им время свыкнуться с мыслью, что их сын…
— Совершает чудовищный мезальянс. Как же, как же — дочь мороженщика! Ваниль и вафельные стаканчики! Вы, кстати, какое мороженое предпочитаете?
— Эскимо, — растерянно пробормотал я. — Правда, я никогда его не пробовал… Но послушайте, не в том дело…
— Идемте, — перебила меня Алиса, на ходу спрыгивая с качелей. — Я покажу вам настоящее.