Наследницы
Шрифт:
Саша с брезгливой гримасой подняла газету с пола и, свернув трубочкой, положила в сумку.
Выйдя из галереи, Саша и Галина Васильевна увидели машину Олега. На переднем сиденье сидела Вера.
— Ничего себе! — Саша по-мальчишески присвистнула. — Они что, снова встречаются?
— Да, тайком от всех, — с какой-то особой теплотой сказала Галина Васильевна, не преминув сделать замечание дочери: — Не свисти, как пацан, заведующая кафедрой! Денег не будет…
— Чует мое многоопытное
— Учись, как надо мужика держать! — начала наставлять дочь Галина Васильевна, кивнув на приближающихся к ним Веру и Олега. — «Через годы, через расстоянья»…
— Она его вовремя отпустила. Потому и удержала. — Наклонившись к матери, Саша шепотом спросила: — Скажем Вере про наше ЧП?
— Пока не стоит, — решила Галина Васильевна.
Поравнявшись с Верой и Олегом, она поцеловала Веру в щеку.
— Здравствуй, Верочка! Весь день работала в твоей мастерской. Спасибо, что пускаешь.
— Привет! — Вера обменялась с Сашей короткими, вполне приязненными поцелуями. — Галина Васильевна, я вам тысячу раз предлагала: пока вы занимаетесь архивом отца, можете жить в галерее постоянно. Благо есть три гостевые комнаты на втором этаже.
— Спасибо, милая. Может быть, и воспользуюсь.
— Что, Олег? Старая любовь не ржавеет? — насмешливо, но доброжелательно спросила Саша у Олега, склонившегося сначала к руке Галины Васильевны, потом и к ее руке.
Выпрямившись, он только скривил губы в беглой полуулыбке. Многозначительно взглянул на Веру. Она с нежностью посмотрела на него. Оба были похожи на счастливых заговорщиков.
Попрощавшись с Галиной Васильевной и Сашей, они вошли в здание галереи. Посетителей уже не было. Не торопясь прошли по анфиладе залов. Картины, освещенные закатным солнцем, выглядели нарядно и празднично.
— Вот здесь я теперь и живу… — Вера открыла перед Олегом дверь. — Входи, это моя берлога.
— Можешь мне объяснить наконец, что произошло между вами? — оглядев комнату, спросил он.
— А может, тебе пора? — вместо ответа задиристо спросила Вера. — Спасибо, что подвез.
— Ты же только что пригласила меня войти и, что, сразу гонишь?
Он властно притянул ее к себе за плечи и стал со страстью целовать. Вера не сопротивлялась, так же страстно отвечая на поцелуи…
Через полчаса они сидели на низком кожаном диване. Вера полулежала, по-детски подобрав под себя ноги и прижавшись плечом к плечу Олега.
— Я не сказала тебе… в ту нашу первую встречу, что после смерти отца, согласно его воле, каждая из нас получила право выбрать для себя десять отцовских картин. Мою десятку я перетащила сюда.
— Интересно… — Олег еще раз внимательно оглядел полотна, висящие на стенах.
— Что интересно? — Вера повернула голову и взглянула на него.
— Ты знаешь, это именно та десятка, которую выбрал бы и я.
—
— Во всем, — он с вызовом посмотрел на бывшую жену, — кроме главного: мы не вместе.
Вера крепче прижалась к Олегу.
— А чуть больше полугода назад появилось еще одно завещание отца — как приложение к основному, — продолжила она ровным голосом человека, уже пережившего треволнения, о которых рассказывает. — Это было как гром среди ясного неба! Завещание огласили через четыре с половиной года после его смерти. Такова была его воля. Не буду останавливаться на деталях… Главное, все отцовское живописное наследие — сотни картин, — как я тебе уже говорила, унаследует его сын. Это был удар.
— Удар… для тебя?
— А разве нет? Он получит все, ты понимаешь? Сразу же после своего совершеннолетия. Сейчас ему шестнадцать. Ждать осталось недолго.
— Вера, но ведь твоего отца можно понять, — осторожно начал Олег. — Володя — единственный наследник. Поздний ребенок. Желанный. Вымоленный. Мальчик, наконец.
— А я?! — взвилась Вера, отстраняясь от Олега. — А я кто?! Да, он сын! Но я — дочь! Что это за вечная дискриминация?! Мужской шовинизм! Почему сын всегда дороже дочери?!
— Не всегда…
— Нет, ты ответь! Что это за звериный, племенной, мужской атавизм?!
— Восточный скорее. Азиатский… — Олег вздохнул. — Все мы, русские мужики, — азиаты. Скифы. Отголоски древнего варварского сознания…
— Ах ты ва-а-арвар, оказывается! — Вера снова прижалась к нему.
— А как же! — Олег скорчил «варварскую», чудовищную гримасу.
Вера неожиданно расхохоталась, забыв о недавней гневливой досаде.
— Да, азиаты, варвары… — настаивал Олег. — Сын. Наследник Продолжатель рода.
— У тебя — дочь! — снова взорвалась Вера. — Тоже поздняя! Тоже вымоленная!
— Это правда. Меня восхищает, что ты понимаешь и принимаешь это с редкостным благородством…
— Да ладно! — отмахнулась Вера. — Я полюбила Василису. Но скажи: родись у тебя завтра сын, ты что, будешь любить его больше? И оставишь все, что нажил, ему, а не дочери?
— Нет. Разумеется нет. Поделю поровну. Может, Василисе и больше обломится. Парень сам себе нароет, на то он и парень.
— Вот! — подловила его Вера. — Вот видишь! А мой отец распорядился иначе!
— Он знал, что ты сильная, — возразил Олег. Он обнял ее, погладил по плечам. — А Володька — слаб и незащищен. На его маман-истеричку надежды никакой. Значит, надо поддержать парня.
— Все равно он меня ранил! — горько прошептала Вера. — Я же всю жизнь положила на него, на его картины!.. — В ее глазах блеснули слезы. — На галерею эту… как ты выразился, «Третьяковку гребаную».
— Извини, я тогда погорячился, был не прав.
— Прав, не прав — кому судить…
— В общем, мать не может тебе простить, что…