Наследник чародея. Школяр. Книга первая
Шрифт:
— Конфет там купишь! — он криво хмыкнул. — Или пива. На свой вкус, короче. Вон, какой вымахал.
Ростом я ему почти не уступал.
— Спасибо, — я взял фиолетовую купюру в 25 рублей. «Четвертной». Для меня это было очень роскошно. Мне даже на день рождения столько денег не собирали. Максимум 10 рублей. А тут — 25.
— А Сашка где? — поинтересовался я. У дяди Славы был сын Александр, на два года младше меня. С ним мы в деревне вместе отдыхали почти каждый год.
— В пионерлагерь я его отправил на три недели! — ответил дядька. Он уже оделся — накинул китель с погонами полковника
— Располагайтесь в зале, — сообщил дядя Слава. — Хотите, разложите диван, кресло-кровать, поспите с дороги. Запасные ключи вот.
Он передал маме связку ключей.
— Я от тебя позвоню? — хмуро поинтересовалась maman. — По межгороду?
— Звони! — согласился дядя Слава. — Куда?
— На работу. Мы вчера после визита участкового сразу к тебе поехали. Отгул попрошу. Или за свой счет возьму.
— Звони! А хочешь, я тебе повестку выпишу на три дня?
— А можно так?
— А что ж нельзя-то? Только позвони на завод в отдел кадров и скажи, мол, повестка в мобуправление Министерства обороны в Москву на три дня. Почему, зачем и с какой целью, не говори. Типа, если захотят, пусть обращаются в первый отдел.
Дядя Слава ушел. Как только дверь за ним захлопнулась, я вытащил купюру, которую он презентовал мне, и протянул матери.
— Зачем? — удивилась она.
— Конфет мне купишь! — буркнул я. — Пойдем, еще кофе попьем, а то у меня голова тяжелая.
— У меня тоже голова болит! — пожаловалась maman.
После ночи в плацкартном вагоне на боковых местах пассажирского поезда это было вполне закономерно. Да еще к тому же места оказались в конце вагона возле туалета. Постоянно кто-то ходил мимо, воняло и табаком, и продуктами метаболизма.
Мы с maman даже не стали раскладывать полки. Дремали, сидя за столиком. Поначалу проводница даже окрысилась на нас, требуя деньги за белье. Но потом, видимо, напугавшись нарастающего скандала в вагоне, от нас отстала. Но, видимо, в качестве маленькой мести, под предлогом позднего времени, чай налить нам отказалась.
Я присмотрелся к матери. Точно так же, как тогда у Андрея, у нее над головой клубилось едва заметное серенькое облачко. Только у моего приятеля «дымка» висела над затылком, то у maman оно было над теменной частью головы, ближе ко лбу.
— Здесь болит? — я показал ей на темя.
— Угу, — кивнула она.
— А так? — я медленно провел рукой над головой, наблюдая, как «дымка» втягивается в ладонь, чувствуя знакомое покалывание, переходящее в жжение. Причем, жжение чувствовалось не только по поверхности кожи, но и внутри кисти.
Maman нахмурилась, наклонила голову в одну сторону, в другую, улыбнулась:
— Хм. Вроде прошло… Здорово!
Я её не слушал. Пользуясь ранее полученным опытом, включил воду на кухне и сунул руку под кран. Жжение прошло, словно смытое текущей водой.
Maman внимательно посмотрела на меня. Потом взъерошила мне ёжик волос на голове и воскликнула:
— Смотри-ка! Как у тебя быстро шевелюра растет!
Я пожал плечами:
— Я тебе еще дома сказать хотел,
— Что, Тошка?
— У меня зубы растут…
— Какие зубы? — заинтересовалась maman.
Я открыл рот, пальцем оттянул губу:
— Вот!
И пояснил:
— На месте тех, которые у меня выпали! Может, те тоже молочные были?
Maman нахмурилась. Потом взяла в руки свою сумку, покопалась в ней, вытащила какой-то то ли мешочек, то ли сверточек, развернула и высыпала содержимое на кухонный стол.
— Тош, я тоже ничего не понимаю. Я вчера утром обнаружила, что у меня вставные зубы выскочили. Смотри!
На столе лежали четыре желтых комочка. Я наклонился, пригляделся. Точно. Четыре золотых зуба. Из каждого торчали то ли проволочки, то ли штырьки…
— Я их чуть не проглотила! — заявила maman. — Взяла с собой, думаю, схожу в поликлинику к протезисту после работы. А тут всё закрутилось, завертелось, и я про это благополучно забыла. А сегодня чувствую, десна побаливает. Языком провела, а там что-то царапается. Когда умывалась, в зеркало глянулась, а там зуб лезет! Представляешь? И тут у тебя тоже… С ума можно сойти!
Maman плюхнулась на стул, подперла подбородок кулаком, жалобно сказала:
— Тош, ведь так не бывает… А? И с головой тоже… Тош?
— Ма, ну, а я откуда знаю? — ответил я. Потом вдруг вспомнил их диалог и поинтересовался:
— Ма, а сколько тебе дядя Слава должен?
Maman нахмурилась, помялась, видимо размышляя, говорить или нет. Наконец всё-таки ответила:
— Дядя Слава в Академию Генерального штаба поступал. А его принимать не хотели. Егор Дмитриевич, твой дед с отцовской стороны, в плену был. А потом после войны еще год в лагере сидел. Так вот дяде Славе кадровики сказали, что я, как его сестра, должна развестись с мужем. После этого и моя мать, и отец, и дядя Слава нас с твоим отцом долго уговаривали, мол, разведитесь фиктивно, будете жить в гражданском браке и всё такое. Меня-то они уговорили. А вот твой отец отказался наотрез. Сказал, что если мы разведемся, то по-настоящему и навсегда. Он меня с тобой очень сильно любил. Вот так и получилось, Славка в Академию поступил, а мы с тобой вдвоем остались…
Она всхлипнула, прижалась ко мне.
— Видишь, сынок, как получилось? Деда Гошу потом-то реабилитировали, все ордена и медали вернули, а всё равно, как клеймо осталось — «в плену был».
— Ты мне об этом никогда не говорила, — угрюмо сказал я. Мне стало обидно.
— Не вздумай кому-нибудь об этом рассказать! — взвилась maman. — Понял?
И добавила:
— Я всё равно твоего папку люблю… Только поздно. Обидела я его…
Я обнял maman, прижал к себе.
— Всё будет хорошо…
Она снова уткнулась ко мне в плечо. Всхлипнула пару раз, вызывая у меня странное чувство теплоты, смешанной с обидой и жалостью. Обидно было за отца: он приходил ко мне, а я его избегал. А он всё равно приходил…
Maman отстранилась, утёрла слезы и четко, подчеркивая каждое слово, произнесла:
— Никому никогда об этом не говори!
— А сейчас дядя Слава где служит? — спросил я. Maman нехотя ответила:
— В Генштабе он служит. На секретной работе. Понятно? Поэтому и говорить об этом ни с кем нельзя.