Наследник для звёздного захватчика
Шрифт:
— Отведи меня к Дафне. Сейчас, — мне совсем не хотелось, чтобы малышка тоже чувствовала себя покинутой.
— Хорошо, — мама вздохнула, но спорить не стала. — Идём.
Мы вышли на улицу и пошли по узкой мощёной дорожке. Мама впереди, я за нею. Пока шли, я рассматривала всё вокруг, как тут что устроено.
Это был целый небольшой городок. Или поселение, может, так назвать будет правильнее. Невысокие одноэтажные здания с белыми крышами разной формы, похожими то ли на куски ваты, то ли на раздавленное мороженое, располагались близко друг к другу, но
И когда мы с мамой шли мимо, я остановилась и с огромным удивлением уставилась на кое-что. Замерла, открыв рот.
Перед самой лилией был фонтан с небольшим озерцом, и в самом центре этого озера была скульптура девушки в полный рост.
Этой девушкой была я.
Моё любимое платье, которое я носила лет в одиннадцать — я узнала его по каскаду рюш на подоле, мой ободок на голове. Всё это было высечено из белоснежного камня, только на девушке не одиннадцати-двенадцати, а примерно двадцати лет.
— Это… — прошептала я, показывая пальцем на скульптуру.
— Ты, Лили, — мама улыбнулась и встала рядом. — Для всех здесь ты — Белая Лилия — символ надежды. Первая женщина с основным геномом кроктарианки, способная к живому естественному деторождению.
— Но это не я родила наследника, — посмотрела на мать в ответ. — А Яра. Это ей вам тут стоит поставить скульптуру. Памятник. Потому что именно Яра отдала жизнь, чтобы наследник появился.
— Яра — аномалия, — мама нахмурилась. Я буквально увидела, как в ней включилась учёная. — Мы изучим это, но… думаю, сломанный геном Шейна и её как-то провзаимодействовали. Я имею догадки, но пока не уверена. Мы полагали, что их метка могла активироваться, но не рассматривали идею, что у неё получится зачать.
По коже пробежала мелкая дрожь. Это “мы полагали” больно царапнуло.
Всё это было слишком сложно. Геномы, эксперименты… За этими словами стояли люди. Живые, с чувствами. Кроктарианцы или земляне — неважно.
Я видела глаза Яры, в которых плескалась твёрдая решимость спасти ребёнка ценой своей жизни. Видела, как она потопила страх, приставив нож к своему животу. Всё, о чём у неё болело — это что она не встретится с ребёнком.
Разве не это важно?
Мы пошли дальше, и через несколько минут оказались возле ещё одного домика. Он, в отличие от других, был двухэтажным, а над дверью висел голографический знак неизвестной мне витиеватой формы.
— Это наш госпиталь, — пояснила мать. — Дафна здесь под присмотром.
Мы вошли внутрь, прошли через воздушный очиститель, похожий на тот, что был в Центре Адаптации, а потом направились в коридор справа. Вошли в небольшую палату, где я сразу увидела Дафну.
Она лежала в стеклянной колбе, к которой были прикреплены датчики, а на небольшой панели бесконечно бежали зелёные символы. Рядом стояла медсестра или доктор.
— Как она? — я подошла
— В целом в порядке. Мы восстановили водный баланс, накормили её. Немного скачет температура тела, но все остальные физиологические особенности в норме.
— Я могу достать её?
Мне казалось, что объятия помогут малышке куда больше, чем эта камера, пусть в ней и создавались необходимые условия.
— Я бы настаивала, чтобы ребенок пока побыл в барокамере. Хотя бы сутки, — покачала головой врач. — Но если хотите, можете прикоснуться к ней и остаться здесь.
Как бы мне не хотелось, но спорить с врачом я не стала. Понимала, что та права. Слишком большой стресс получил ребёнок в первые же часы после рождения.
Я осторожно просунула руку в специальное отверстие и прикоснулась в нежной коже ребёнка. Она была немного горячая и казалась невероятно хрупкой.
Но я-то уже знала, какая Дафна сильная. Она выжила в родах, рождённая в момент, когда нас пыталась поглотить Чёрная дыра, когда время и пространство сходили с ума. Выжила во время крушения корабля.
Она сильнее, чем многие, пусть ей и всего менее суток.
От моего прикосновения малышка вскинула рефлекторно ручки, а потом расслабилась и зашлёпала губками.
— Я останусь с ней.
— Тогда распоряжусь, чтобы сюда принесли удобную кушетку, Лили, — сказала мама. — Чтобы ты могла отдохнуть.
46
— Она мертва. Системы больше не функционируют, мозговой активности нет. Мы проверили всё, — отчитался врач, сложив руки за спиной.
Высокий седовласый старик, который был вполне крепким для своих лет и обладал ясным умом, едва заметно кивнул. В прозрачной колбе, наполненной сохраняющей жидкостью, лежало тело его дочери.
Мужчина почувствовал странный, не характерный всплеск эмоций, которые тут же растворились и потухли вовсе.
Его дочь была солдатом. Жёстким и исполнительным. Он мог доверить ей самую неприятную работу, требующую минимального эмоционального включения.
Мориан Яжер вообще думал, что его дети Яра и Ирис из той партии эмбрионов, которые готовили к утилизации ввиду выявленной генетической аномалии. Но потом оказалось, что сдвиг формулы есть у всех, просто у нескольких он более явный. Они были не поломанными, они были будущим. Безэмоциональным будущим, которое не сильно радовало, но и выбора не оставляло.
И то, что именно у Яры активизовалась метка — древний, атрофировавшийся репродуктивный механизм отбора пары, когда на пути ей попался один из “первых”, Мориана удивляло безмерно. Метки были рудиментами, давно потеряли свою функцию, а потом и вовсе стали не видны на коже.
“Первые” — это был проект Мойры, жены Мориана. В Белую ветвь она вошла, когда вышла замуж и стала Наместницей. Но Мойра часто высказывалась против постулатов правящей ветви и Совета. Со временем её высказывания стали опасными.