Наследник огня и пепла. Том IХ

Добрый Владислав

Если магия — это инструмент, то бог — это взгляд на мир, который не всегда можно выдержать. Это не диалог, а скорее эксперимент с разницей масштабов. Как если бы человек пытался разговаривать с океаном. Или объяснял мысль облаку.

Иногда мне кажется, что Магн — единственный, кто

действительно пытается понять. Он не богослов. Не мистик. Но у него есть та самая дикая, трогательная, упрямая черта, из-за которой люди и стали интересны богам: желание понять то, что невозможно понять. Желание увидеть за бездной — лицо. Хотя бы на миг. Пусть даже оно обернётся чем-то, чего потом не развидеть.

И чем дальше, тем менее похожи эти встречи на разговор.

Они больше напоминают прикосновение стихии. Непредсказуемой. Иногда заботливой. Иногда уничтожающей. А иногда — равнодушной, как ветер. Полагаю, тому к двенадцатому я просто пройду путь средневековых мистиков. Когда бог просто есть в сцене. Без слов. Без формы. Без действия. И это уже всё меняет.

И чем больше таких сцен я пишу, тем яснее понимаю: никакой системы богов у меня нет и не будет.

Потому что это не система.

Это вторжение.

Это мир снаружи, где чуть больше измерений, где логика не совпадает с нашей, и время течёт иначе. И каждый такой момент — это не просто кусок сюжета. Это контакт с чужим. С чужим, который, возможно, нас любит. Но по-своему.

Возьмём случайное число. 2599. Второе, которое пришло мне в голову. Если я его перемножу само на себя — что я, конечно, делать не буду, — то получу другое. Если ты, читатель, сделаешь это — то тоже получишь точно такое же.

Будет ли это считаться предсказанием?

Если

предположить, что полученное число уже существовало, — вроде как нет. А оно существовало?

Или мы только что вызвали его к жизни?

А если бог видит мир иначе — не как мы, а как мы видим, скажем, рисунок на бумаге, — и ему доступно полное описание всех явлений, тогда будет ли предсказание того, когда в очередной раз взорвётся Йеллоустоун, не труднее, чем это арифметическое действие? А предсказание конкретного действия конкретного человека?

В любом случае, логично предположить, что если время для бога выглядит иначе, так же как пространство для нас выглядит иначе, чем для двумерного человечка, то и обращение с ним будет иным. Он может делать с ним фокусы.

И не только с ним.

Это — поверхностные размышления. Совсем простые.

Но уже их хватает, чтобы начать медленно погружаться в пучину безумия, если ты пытаешься написать сцену,

в которой Магн общается с богом.

И тем они — только интереснее.

И ещё. Я часто пишу ночью. Рядом спит собака, чай давно остыл, открыто пятнадцать вкладок, и я пытаюсь вспомнить, был ли венецианский дукат на самом деле весом в 3,5 грамма, или это я опять путаю с флорином. Пишу урывками — где-то между работой, прогулкой, усталостью и очередным «ладно, ещё полчаса». Иногда сцена рождается быстро. Иногда — по строке в день. Но всё это уже не про «творчество», а про способ жить. Быть в этом мире, но одним глазом смотреть в другой.

И если хоть один читатель почувствовал то же — значит, я всё сделал правильно.