Наследник пепла. Книга V
Шрифт:
При этом нужно было вытащить своих друзей, защитить их от того, что пытались с ними сделать эти отвратительные твари. Он понял, что ему ничего не остаётся, как отрешиться от себя самого и перехватить управление над пауками, чтобы те отошли от друзей.
Он сосредоточился, пытался увидеть те невидимые нервные связи, которые есть у каждого живого существа. Есть мелкие разряды, которые заставляют существо что-то делать. Если воздействовать на эти разряды, можно перехватить управление, можно внушить, что сейчас нужно делать нечто другое, а не то, что творит
Но у него ничего не получалось. Друзья орали от боли. У него самого из носа от перенапряжения толчками вытекала кровь, но ничего не выходило.
Тогда Тагай повернулся, увидел вытаращенные глаза Джузеппе Росси и закричал ему:
— Давай помогай! Надо вытаскивать их отсюда! Я попытаюсь задержать!
Но Росси не мог двинуться с места. Его уже тоже, чавкая и предвкушая славный обед, окружали и опутывали паутиной пауки. И тут Тагай понял, что все вокруг орут, кричат от боли, от страха, от безысходности.
Витя кричал:
— Спасайся сам! Ты ещё сможешь…
Костя пытался барахтаться, но тоже орал:
— Помоги Мире! Не бросай её!
И голос его становился всё тише и тише, как будто он был в изнеможении, словно из него уже высасывали последние соки. Вот-вот ситуация станет необратимой. Уже скоро нельзя будет помочь никому.
И Тагая внезапно укололо, как будто иглой, точно чьё-то жало пробралось ему между рёбер. Но это заставило его лишь остановиться. Он дрожал от всего: от боли, от осознания ситуации, от приема боли своих друзей. Но всё это лишь помогло ему замереть, закрыть глаза и сосредоточиться.
«Вот же он, канал, — понял он. — Канал их связи на троих, который мы уже неплохо развили». И поскольку Тагай был ретранслятором, он находился в самом центре этого канала связи.
Если бы то, что предстало его глазам, его ушам, было бы правдой, сейчас бы этот ментальный канал трясло бы так, что у него бы крошились зубы в челюстях. Но ничего подобного не происходило. Канал был относительно спокоен. Со стороны фон Адена чувствовалась железная решимость. Холодная, точнее огненная, но ни разу не паническая, не отчаянная. Он был могуч, решим и расчётлив.
Такого не может быть в том случае, если тебе прямо сейчас отгрызают ноги по колено. То же самое происходило и с Костей. Его канал был напряжён, но не истеричен.
«Да и вообще, — подумалось Тагаю, — Костя совсем был не склонен к истерике. Если бы ему грозила опасность, он бы обернулся в демона и драл бы всех на мелкие лоскуты до тех пор, пока мог бы это делать. В конце концов, он мог влюбить мальчиков в девочек и отвлечь их всех от себя и от друзей. Почему же вместо этого мои друзья истерят? Так не бывает».
Он сосредоточился, уйдя в медитацию ещё глубже, полностью наплевав на чувствующуюся боль, на слышимое ушами чавканье, на стоны, на коконы, образующиеся вокруг. Его сейчас интересовало другое. Он тоже стал холодным, спокойным и отстранённым.
Тагай перестал реагировать на стоны якобы своих друзей, на пауков, крутящихся возле ног. Он входил в состояние медитации. Он не тратил ни на что
И тут он понял, что вокруг него рассредоточено множество нитей, но они тянутся не к хищным паукам, а к их собственному сознанию. И когда он уже собрался потянуть за нить, протянувшуюся к нему, кто-то большой и могущественный не выдержал и спросил:
— А ты что, человечек, друзей-то совсем спасать не собираешься?
'А зачем? — поинтересовался у голоса Тагай, причём мысленно. — С моими друзьями всё в порядке. То, что ты пытаешься выдать за иллюзию или внушение, таковым не является. Но мне бы очень хотелось узнать, что это за создание, которое умудрилось так ловко, едва ли не провести менталиста. Выходи, познакомимся.
И тут он открыл глаза. Перед ним всё изменилось. Пещера была та же, но теперь она была темной и наполненной лишь шуршанием. Из мрака выступило довольно жуткое создание: наполовину женщина, но лишь по торс, всё что ниже имело тело паучихи.
Костя вообще не понял, что случилось. Только что он стоял рядом с друзьями, и вдруг темнота, после которой он пришёл в себя на невысоком кургане, а вокруг плескалось море демонов. Но не низших полуразумных, — это было море высших демонов. Все стояли в ярко начищенных доспехах со знакомыми рунами, которые обозначали воинов.
Демоны ликовали. Демоны в едином порыве праздновали свою победу — победу над кланом селекционеров. Этот клан был практически полностью уничтожен. Селекционеры пали. Всё прекрасно. Солнце мира вновь взошло над землями демонов.
Сзади на плечо Кости легла рука. Костя обернулся и увидел улыбающееся лицо матери, а в её глазах горела настоящая любовь.
— Ну вот и всё, мой мальчик, — сказала она. — Больше нам не нужно тебя прятать в другом мире, чтобы тебя случайно не зацепили. И вообще, я так тобой горжусь. Ты такой молодец. Ты участвовал в битве наравне со всеми и победил. Ты один из нас. Ты доказал, что ты отныне один из нас. Ты моя кровь. Это лучшее, что ты мог сделать для своей матери. Твоя сила… — мать развела руками. — Она и правда может посоперничать с нашей. Жар твоего сердца не затушить ничем, а пламя демонической души не запереть в неволе человеческого тела. Ты настоящий демон. И чтобы окончательно это доказать, чтобы показать всему нашему клану, что ты один из нас, пройди последнее испытание.
Костя, который уже ощущал в груди учащённый стук сердца, спросил:
— Какое испытание, мам? Я готов. Лишь бы встать рядом с тобой.
И мать ответила:
— Тебе нужно уничтожить последние отродья селекционеров, ещё оскверняющее своими ногами землю нашего мира.
И показала воинственной рукой и указующим перстом в сторону от Кости на самый верх кургана. Костя проследил за её жестом и увидел, что на коленях, с руками, связанными за спиной, и головой на большом плоском камне лежит избитая, истерзанная Мира.