Наследник Тавриды
Шрифт:
— Разве я вас принуждаю?
Лунин не ожидал такого откровенного ответа.
— Мы решили во время церемонии заставить полки присягнуть вам.
Константин поднял руку.
— Церемонии не будет. — Его голос звучал отрывисто. — Столица полна слухами обо мне и хочет встречать колокольным звоном. Скоро мы двинемся туда. Готовьтесь цеплять на штыки букеты цветов.
Петербург.
«Дорогая и добрая матушка!
Моя скорбь по отлетевшему ангелу так же глубока, как и Ваша. Однако несмотря на все желание, я не смогу прибыть
Такой ответ достиг столицы 7-го вечером. Мария Федоровна показала письмо сыну. Ни манифеста, ни просто обращения к народу с подтверждением отказа от короны в почте не было.
— Сам так сам. — Николай уже был доведен до той черты, за которой у одних происходит истерика, а у него начинала хлестать во все стороны напористая злость. — Что вы скажете, мадам, я тут составил манифест на досуге?
Пожилая дама с некоторым сомнением приняла бумажку, которую великий князь прятал за клапаном рукава.
— Слово «императорского» пишется с большой буквы. — Мария Федоровна улыбнулась. — Надо дать Карамзину поправить стиль, а потом Сперанскому выверить все по законам.
— А Милорадович? — на минуту усомнился Никс.
— Вы же все решили, — не позволила ему отступить мать.
Да, он решил. И один Бог знает, как тяжело это далось.
— Своим отказом цесаревич Константин губит Россию! — Генерал-губернатор был потрясен письмами из Варшавы. — Неужели он не понимает, что может пролиться кровь?
— И она прольется, если мы не поторопимся. — В голосе великого князя послышалась непривычная твердость. Случись ему царствовать хоть полчаса, он докажет, что был достоин короны. Оставалась еще надежда, что Михаил сумеет вытребовать у варшавского затворника манифест об отречении. Но проходили дни, а с западной границы не было вестей.
Наступило 12 декабря, день рождения покойного государя, отчего у многих близких сановников и комнатных слуг с утра глаза были на мокром месте. Никс — не исключение. Дамы же предались реву на три голоса в покоях матушки. Великий князь пошел бы к ним, но его отвлек приезд курьера. Адъютант Дибича Фредерикс, молоденький безусый мальчик, с сапог которого пыль сползала слоями, протянул царевичу три пакета. Один обычный, два других с пометой: «Нужное».
— Вы знаете, что здесь? — осведомился Николай, не без колебаний вертя в руках почту.
— Никак нет. — Юноша таращил на царевича красные от усталости глаза и не понимал, почему его не отпустят. — На имя его величества. Точно такие же посланы в Варшаву. Генерал Дибич не знал, где именно находится государь. Он не прибыл?
— Ступайте. — Никс сделал курьеру знак удалиться.
Пакеты лежали перед ним. Какое право он имел их вскрывать? Но, с другой стороны, если почту продублировали, значит, она содержит сведения особой важности. С кружащейся от собственной отваги головой великий князь погрузился в чтение. Уже второй абзац поверг его в трепет. Речь шла о заговоре, раскинувшемся по всей империи от Петербурга до Москвы и 2-й армии в Бессарабии. Начальник Главного штаба Дибич и военный министр Чернышев узнали о нем, разбирая бумаги покойного государя. Они уже отдали приказ об аресте командира бригады Сергея Волконского
Николай встал из-за стола, прошелся по комнате, потянулся к графину с водой и заметил, что его руки дрожат. Еще вчера ему несносно было собственное фальшивое положение. Случай открыл истинную цену вещей. Нужно действовать. Но все, что Никс сейчас мог — просить других о помощи. А те — оказать поддержку или уклониться.
— В письме назван Кавалергардский полк, а также Захар Чернышев и Никита Муравьев как главные заговорщики. Надобно произвести аресты.
Милорадович мялся.
— Чернышевы и Муравьевы — семьи известные. Родные поднимут шум. К тому же, насколько я знаю, сих господ сейчас нет в столице. Они в отпусках. Не лучше ли подождать, пока расследование на юге не даст результатов? Тогда…
Николай несколько раз сжал и разжал кулаки. Иногда это помогало успокоиться.
— Отдайте по крайней мере полиции приказание следить за тем, что происходит в городе, — глухо произнес он.
— Всенепременно.
На том и разошлись. В своем нынешнем положении Николай ничего не мог предпринять. Ему никто не подчинялся. Он не имел права приказывать.
— Довольно, — молвила Мария Федоровна, перекрестив и поцеловав сына. — Созывайте Государственный совет. Завтра…
— Завтра тринадцатое, — напомнил великий князь.
— Значит, заседание пройдет после полуночи.
Ночь с 13 декабря на 14 декабря 1825 года.
Советники собрались в просторном покое с ложными колонами из малахита. Все чувствовали, что настал решительный момент. Каждая секунда ожидания накаляла атмосферу. Но часы отсчитывали четверть за четвертью, а великие князья не шли. Михаил опаздывал, его не было в городе. Вступив в зал ровно в одиннадцать, Николай извинился тем, что хотел непременно привести с собой брата, который мог бы лично подтвердить все, что написано в посланиях из Варшавы.
— Я выполняю волю цесаревича Константина, — сказал великий князь, садясь.
Все безмолвно смотрели на него. Чтобы прекратить затянувшуюся паузу, Никс взял манифест о своем восшествии на престол и начал читать его. Советники встали. Николай подумал, что и ему надо встать, поднялся, продолжая читать. Эхо от его голоса еще дрожало под потолком, когда члены Совета, не проронив ни слова, склонились перед новым государем в глубоком поклоне.
Был понедельник, первый час ночи, что многие считали дурным началом. Николай Павлович пошел в свои покои. Его встретила Александра. Вместе они сели на диван. Муж держал ее за руку.
— Все называют меня счастливцем. — Его губы искривились в такой кислой улыбке, будто за щекой была клюква. — А Константина — моим благодетелем.
— Бог им судья. — Шарлотта сама помогла мужу раздеться. — Идем спать. Ты устал и извелся.
Никс проводил ее до постели и вышел в смежный со спальней покой. Он хотел помолиться один, но через минуту услышал тихие всхлипывания. Александре жаль было их прежней жизни, старого дома в Аничковом дворце, где счастливо, весело, бестолково семья росла и обожала самое себя. Муж вернулся, встал перед кроватью на колени, называл ее императрицей, целовал в мокрые щеки. Потом сказал: