Наследник волшебника
Шрифт:
Боулт обнаружился в казарме. Он сидел на солдатской койке со шлифовальным камнем в руках, у ног его были свалены грудой помятые в драке дубинки. Стражник воспринял приказ Кессиаса безропотно, но и без особого энтузиазма. Он положил шлифовальный камень на пол, потом встал и снял с вешалки свой плащ. Затем он потянулся за алебардой, но Лайам его остановил.
– Она вам не понадобится.
– Мы ведь идем в Муравейник?
– Да.
– Тогда я ее прихвачу. С тех пор, как мы с вами там побывали, квестор Ренфорд, этот район изменился не
В прошлый раз они с Боултом вот так же ночью наведались в Муравейник, разыскивая убийцу Тарквина. И надо сказать, нашли то, что искали, правда, совсем неожиданно для себя. Лайам не любил вспоминать об этой вылазке, закончившейся трагично. Впрочем, предмет их нынешних поисков большого веселья тоже не обещал, и потому, когда Боулт спросил о цели ночного похода, Лайам замялся, не решаясь раскрыть карты.
– Нам нужно найти одного человека, – сказал он уклончиво, копаясь в груде новеньких факелов, сваленных возле бочонка. Затем Лайам преувеличенно долго зажигал свой факел от факела, горящего возле входа в казарму, и вернулся к вопросу лишь после того, как они прошли мимо здания городского суда.
– Мертвого человека.
К его облегчению, Боулт воспринял это спокойно.
– А, так нам нужен призрак? Тогда, пожалуй, алебарда и впрямь не пригодится. – Впрочем, возвращаться в казарму стражник не стал. – А можно спросить, квестор, зачем вы его ищете? Или это секрет?
– Нет, не секрет, – отозвался Лайам. – Я думаю, что одного из тех людей, которые пытались залезть в храм Беллоны, убили и что это его призрак бродит по Муравейнику.
Они свернули на улицу Мясников, сейчас совершенно безлюдную. Все лавки были закрыты, навесы лотков скатаны, а их стойки сложены и припрятаны в надежных местах. В водосточных канавах валялся неприбранный мусор, зловеще поблескивая в пляшущем свете факела, чуть потрескивающего от порывов свежего ветерка.
– И что будет, когда вы взглянете на привидение?
– Если нам повезет, я буду знать, что тот человек действительно мертв.
Этот ответ вполне удовлетворил любознательность Боулта, и стражник умолк. А вот сам Лайам не находил в своих словах ничего удовлетворительного. Ну хорошо, предположим, он убедится, что Двойника нет в живых. И какая ему от этого польза? Он только углубится в тупик, из которого нет выхода. Привидение не изловишь и не притащишь в тюрьму – в утешение тому же Клотену. А даже если притащишь, призрак никаких показаний не даст…
“Ладно, брось, – попытался прикрикнуть он на себя. – Ты просто не хочешь туда идти, потому что боишься. А чего бояться? В конце концов, это всего лишь призрак. Ну что он может сделать двоим отчаянным молодцам?”
Но в голову сами собой лезли всяческие истории. В конце концов, когда, миновав Требуховый тупик, они спустились по улице Мясников до ее пересечения с улицей Бондарей, в мозгу Лайама прочно обосновалась одна лишь картина: он и Боулт, шаря трясущимися руками по стенам, бредут к городской площади,
“А ну, прекрати!” – приказал он себе и прибавил шагу – так что Боулту, чтобы не отстать от начальника, пришлось перейти на рысцу. По мере того как они приближались к Муравейнику, здания по обеим сторонам улицы становились все более обшарпанными, – но и здесь не было заметно ни малейшего признака жизни. Окна домов либо прятались за плотно закрытыми ставнями, либо зияли, как пустые глазницы, и за ними угадывался кромешный мрак нежилых помещений. Такие окна нервировали Лайама сильнее всего, и он прилагал все усилия, чтобы не заглядывать в них мимоходом.
Он узнал место, к которому уже приводила его Мопса, и решительно направился в сторону винной лавки, служившей Двойнику чем-то вроде почтового ящика. Из-под затворенной двери пробивалась тусклая полоска света. Там, судя по людскому негромкому говору, кто-то еще был.
– Может, войдем? – предложил Боулт.
– Думаю, не стоит, – сказал Лайам. – Лучше подождем на улице. Если бы призрак находился внутри, то люди бы там не сидели. А Кессиас сказал, что тот появляется здесь каждую ночь, примерно часам к десяти.
Боулт с безразличным видом пожал плечами и прислонился к стене противоположного дома, – благо, та находилась всего в нескольких футах от того места, где стоял его командир. Лайам примостился рядом с дверью лавки, держа факел перед собой, – и они принялись ждать.
Прошла целая вечность, и Лайам провел ее, размышляя, разумно ли то, что он, на ночь глядя, затеял. Звон колоколов, неожиданно резкий и громкий, разнесся в зимнем воздухе и затих. Лайам и Боулт дружно перевели дух и криво усмехнулись друг другу.
А потом они услышали плач.
Сперва он был тихим, едва различимым, сливающимся с посвистом ветра и хриплым дыханием обоих мужчин. Но постепенно звук принялся нарастать, завладевая вниманием ожидающих, они словно окаменели, и усмешка с лица Лайама сошла. Сперва этот звук напоминал детские рыдания, затем мужские, такие глубокие и надрывные, что волосы на затылке бесстрашного квестора зашевелились сами собой.
А плач все продолжался. Теперь он сделался таким громким, что ветер уже не мог его заглушить. Боулт удивленно развел руками, но Лайам прижал палец к губам, призывая стражника к молчанию и неподвижности.
Над мостовой стало разгораться сияние. Оно будто сочилось сквозь щели булыжного покрытия улицы и колыхалось, стремясь принять некую форму. Постепенно в пустом пространстве обрисовались очертания ног. Свечение двигалось медленно, словно текущая вверх краска, – от ног к поясу, от пояса к туловищу, и так продолжалось до тех пор, пока оно не образовало белый светящийся мужской силуэт. Призрак стоял спиной к Лайаму, опустив голову, обхватив себя руками за плечи, и безутешно рыдал.
Лайам глянул на Боулта. Глаза стражника расширились, но испуганным он не выглядел – скорее, ошеломленным.