Наследник
Шрифт:
– Тюбетейку надень, плешь застудишь, – посоветовал я напоследок.
Приятно чувствовать себя человеком внимательным к окружающим, заботливым. Одним словом – достойным. Опять же, подарок дворнику в сумке лежал, надувная баба. Надо было вручить, раз надумал. Три дня с собой таскал, никак не мог собраться. Казалось бы, чего собираться – не похоронка же. Хорошо, что в метро моя сумка ни у кого подозрений не вызывала. Мы с сумкой. Вот если бы я вырядился как-нибудь по-восточному, по-«игиловски»… Тут память и нагадила мне в патоку. Зяма, тюбетейка, халат… Да, есть темы, на которые даже в мыслях не стоит шутить. Аукнется.
«Зяма-хлопковод»,
– И за других жильцов подъезда мы ответственны, – воззвал я напоследок к спорному чувству.
Зяма, к слову сказать, весьма мудро заметил, что тот Всевышний, который баловства ради одарил часть людей тюбетейками, русскому с евреем не указ. Это вовсе не означает – прогнулся он на всякий случай, – что мы ему совсем никаким боком неподвластны, потому что всего не знает никто. А значит, и «гадость какая» вполне может «прилететь». Заодно Зяма привычно посетовал, что сам оказался в местах не столь отдаленных без всякой вины, случайно. По халатности прокуроров и с неоправданного Божьего попустительства попал «под раздачу». «Чисто недоразумение».
Я проявил достаточно такта и осмотрительности, чтобы избежать углубленной богословской дискуссии. Еще меньше меня прельщало притворно сопереживать истории Зяминой ходки, каковая – история – всплыла в качестве «смежной», как пример неосмотрительности небес. Я хорошо знал ее таранные свойства. Вернуться к основной теме получилось бы, в случае удачи, часа через полтора. Или примерно через семь с половиной километров, если мерить беседу обычным шагом. Я выразительно оглядел циферблат Зяминой золотой «Ракеты» и спросил прямо:
– Богу богово… А что там с моим халатом?
Тут-то и выяснилось, что повод явить чудеса терпения давеча сплыл. Халат был отправлен безнадежно далеко – в Хайфу. Брату.
– Вот и ладно, – солгал я и сыграл облегчение.
Дворник, как узнал новость, так чуть не расплакался.
Я нехотя вспомнил о подленьком оговоре заплутавшего на национальных тропах дворника. Правда, тут же с легкой руки оправдал его меркантильной мечтой, которая не сбылась. В довершение рассудил, что последнее обстоятельство саму подлость наверняка «обнулило». Или хотя бы понизило ее статус до «житейской хитрости». Все равно обида на дворника сквозанула: как
«Зяма, жлоб…»
– Ты чего набычился? – проявил дворник завидную наблюдательность.
Пока меня разъедала недавняя история с халатом – скорость воспоминания и их изложения несравнимы, комета и мяч, – проверял карманы спецовки, перекладывал мусор из одного в другой. Странная церемония.
– Да так… Проехали. Подарочек у меня для тебя.
– Так давай, чего тянешь?
В самом деле, чего тяну? Ну и дал.
Знай я, что мой этноизменчивый собеседник, он же эксперт по Давиду, так обрадуется моему резиновому подношению – ну чисто дитя! – давно бы сбагрил надувное чудовище. И обусловил бы действие проставлением со стороны одаренного. Ну да ладно, – рассудил. – Сойдет и так. К тому же об алкогольных предпочтениях узбеков я не знал ровным счетом ничегошеньки. Но и в просветление не спешил.
– Не бэушная? – вдруг откликнулся дворник подозрением на мое благодушие.
Чудак-человек, кто ж тебе правду скажет. Тем более черта с два проверишь. Я представил себя в очереди к гинекологу с надувной барышней на коленях и развеселился.
– С ума сошел? Ну, рассмешил…
– Не врешь?
Правда – это обычно то, во что вы готовы поверить, будучи почти уверенным, что вас водят за нос. На основе этого наблюдения я и решил не врать.
– Будешь первым, – твердо пообещал, не моргнув глазом. И побожился. Так принято у христиан. Особенно когда они лгут.
Вспомнил как умащивал одноклассницу: «Один раз не считается, ну точно тебе говорю…» Не поверила, не убедил, сам трусил до тахикардии. Однако с тех пор много чего куда утекло, нынче я в иной лиге. В лиге убедительных жуликов. Сейчас бы одноклассница точно не устояла.
– А спасибо?
– Благодарю.
Слово сопроводил поклон. Весьма недурно, отметил я про себя, с достоинством.
– Где стиль подцепил?
– Манеры – это тебе не чесотка.
– Согласились.
Меня больно кольнула догадка, которую дворник тут же и подтвердил. По собственной воле. Без понуканий типа «колись»:
– Зяма контрамарку в театр дал. Я ему с перестановкой в спальне помог.
«Зяма! Да ты, как я посмотрю, не только жлоб, но и сволочь!»
– Повезло… Это тебе подарок вышел к ватан химоячилари куни. Или на него. Прости уж, не знаю, как правильно.
– Чего сказал-то? Сам понял?
– К Дню защитника Отечества, сказал. По-узбекски. У вас, узбеков, День защитника Отечества, я так понимаю, в январе. Не парься, я проверил.
– Ну ты даешь… Я бы скорее на День химика подумал.
– Химоя, деревня, а не химия. Язык учи, узбек хренов.
– А ты откуда узбекский знаешь?
– Так из нас двоих я единственный узбек и есть. Только в отличие от тебя, чучела, маскируюсь лучше. Чернов, если ты не в курсе, исконно узбекская фамилия. Хотя и склоняет к Африке. Но это ложное склонение.
Я мог бы продолжить, не ведая наперед, куда заведет меня очередной экспромт. Почему-то вдохновение посещает меня исключительно спонтанно. К тому же по таким вот идиотским поводам. А жду я его совершенно в иное время. Но вмешалась мама с настоятельной просьбой перестать выпендриваться. Как послушный сын (кому-то из нас двоих хочется считать именно так, и мне кажется, что она не права), – я внял.