Наследники Авиценны

Автор неизвестен

Ювелирное дело

Картинка: областная больничка сельскохозяйственного значения.

Ножевое ранение грудной клетки.

Оперировал хирург Лушин, ночью. Ювелирная работа.

Пришел кардиолог, сделал УЗИ. Развел руками:

– А что я могу тут сказать? Разве что про жидкость написать в полости перикарда...

– Там нет перикарда, - процедили ему сквозь зубы.

И все дружно двинулись ликовать и поздравлять Лушина с ювелирным достижением. Искренне восхищаясь и поражаясь.

Лушин лежал на кушетке и начал приподниматься, когда

они вошли.

– Нет слов!
– сказали ему с порога.
– Комар не подточит носа! Филигранное мастерство!

– Так, - крякнул Лушин, выдыхая в сторону.
– Вы мне расскажите - что я ночью делал?

Муму: Явление барыни

Травматология. Ординаторская.

Распахивается дверь, входит каменный гость: клиент, с особенной такой повязкой, когда согнутую руку удерживают перед собой поднятой на уровне плеча. Перелом ключицы и еще чего-то, если не путаю.

Вся повязка изрезана ножом.

В свободной руке - ножик.

С порога:

– Вы, доктор, не думайте, что я какой-нибудь такой. Я серьезный человек, с образованием. Но эти котята! облепили мне всю руку, и я их чикаю, чикаю!...

Сняли трубочку, позвонили кое-куда.

Приковылял психиатр: трясущаяся древняя бабушка, многомудрая.

– Ну что, милый - котятки?

– Котятки!...

– Ну, поехали топить.

Эффективный менеджмент

В медицине давно назрела необходимость реформ, потому что копейка рубль бережет, и вообще.

Возьмем, к примеру, институт травматологии и ортопедии им. Вредена.

У тамошних докторов и сестер сложилась давняя традиция: доедать за больными. Да это везде такая традиция, отличительная черта отечественного здравоохранения.

Везут на тележке теплые баки с коричневыми буквами: "Пищеблок". И в этих баках постоянно оказывается чуть больше, чем надо, да пациенты привередливые еще, бывает, и отказываются от горохового супа с рыбой на второе. Ну и доктора кушают.

Это вообще святое занятие в медицине, обед.

Запеканка, омлет, компот слабительный.

Но вот в институт пришел новый начальник по финансам. Не знаю, кстати сказать, что за должность такая новая, какую он ставку занимает, менеджер этот.

Походил, поглядел на баки и ведра с супом и обязал всех буфетчиц доносить на желающих присосаться.

Он сказал, что доктора и сестры совершают преступление, обворовывают больницу. Они, по его словам, сжирают то, что можно продать для свиней.

Хустаффсон

Вот была такая Хустаффсон. Я немножко изменил фамилию на всякий случай.

Она была невропатологом и работала в инсультном отделении.

У меня в те годы еще сохранялось остаточное прекраснодушие: я уже относился к новым людям с опаской, но в глубине души по-прежнему ожидал от них чего-то расплывчато-хорошего. Например, тихой радости в связи с моим появлением. Можно и бурной.

Я только-только устроился в мою замечательную, многократно воспетую больницу, и на спинальное отделение, к хрестоматийной моей бабуле-заведующей, попал не сразу.

Сперва меня сунули в инсультное отделение, замещать доктора Хустаффсон, которая гуляла в отпуске. Отделение оголилось и вообще содержалось в черном теле, там даже заведующего не было, и я с удовольствием взялся за дело. Разгребал папки за часа, еще два скучал и уходил домой. Мне потом за это вставили - деликатно и немилосердно.

И я у всех спрашивал: какая она, доктор Хустаффсон, и.о. заведующей? Мне было искренне интересно. Высокая она или короткая, толстая или худая, молодая или старая, сука или не очень? Все пожимали плечами и цедили что-то невразумительное.

День, когда доктор Хустаффсон явилась из отпуска, оказался последним днем моей работы в этом отделении.

Я знал, что она придет, и с утра вошел в ординаторскую бодро, с широкой улыбкой, едва ли не с протянутой рукой - все-таки женщина, вот я и не протягивал. Посреди ординаторской, праздно и в полном одиночестве топталось низенькое, насупленное существо с руками, засунутыми в карманы халата.

В ответ на мое приветствие существо, глядя в дальний угол, коротко чирикнуло и ушло.

Больше мы с существом не общались, меня сразу же перевели в соседнее отделение.

Я не понимал, в чем дело. Не иначе, думал я, существу доложили, что за неделю до того я пришел на дежурство в состоянии полупаралича, с содранными ладонями. Что поделать - таксист привез меня домой в два часа ночи, прямо от милиции, и я заблудился в собственном дворе: бегал, упал, пострадал.

Но выяснилось, что дело не в этом. Оказывается, Хустаффсон работала на две ставки. Это ведь очень важно, перед дополнительной ставкой любые глобалисты и антиглобалисты могут отправиться в жопу со своими проблемами. От дополнительной ставки зависит восход солнца и луны. И я, не зная, что творю, эту ставку взял и занял.

Потом уже она оказалась очень милой женщиной.

Помню, отмечали мы в зале для лечебной физкультуры Новый год. Я, по-моему, уже примеривался, где бы полежать. И Хустаффсон отловили в коридоре. Она отиралась возле дверей: будто бы просто так, сама себе пожимая плечами. Все давно ушли домой, а она так, прогуливалась потихоньку. И в мыслях у нее не было рваться к нам. Ну, ее обняли, втянули в зал. Она что-то изумленно чирикала. Она ни о чем таком не думала! Она именно чирикала, поднявши брови - это была ее манера речи. Никто и никогда не мог понять, о чем она толкует. Насвистывая свои лесные были и небылицы, она присела на краешек скамьи и засвиристела уже басом. Ей налили.

Потом мне сказали, что она человек очень одинокий и несчастный. Каждый вечер бутылку покупает в ларьке на вокзале и пьет дома одна.

Нерастворимые осадки

Пока я ломаю копья, пока составляю сборники, персонажи больничной хроники - не потому ли?
– исправно переселяются на тот свет или куда еще.

Уж нет моей заведующей отделением, бабули.

Уже выгнали заведующего лечебной физкультурой за активную физкультуру с малолетками-пациентками - это напрасно, он ведь не помнил ничего и никогда. Да?
– всегда удивлялся.