Наследники Демиурга
Шрифт:
11
– Ну и что дальше? – спросил Александр Геннадия, сидевшего на пассажирском месте служебной «шестерки» незаметного серо-мышиного цвета, приткнувшейся на другой стороне двора, в сотне метров от сотниковского подъезда.
Только что, минуту назад, в черный джип «чероки» невысокий плотный кавказец усадил (довольно вежливо усадил, не запихнул) небогато одетого мужчину. Тот был без труда опознан по имеющейся фотографии как сын известного писателя Сотникова, Сотников Владислав Георгиевич, кандидат физико-математических наук, бывший сотрудник одного из закрытых НИИ, бывший мелкий бизнесмен, ныне нигде не работающий.
– Поступим так, – предложил
– Ага, – внимательно выслушав сценарий, усмехнулся Александр. – Во первых строках письма: откуда ты взял, что старик вообще откроет тебе дверь? Он па-ра-ли-тик. Вполне возможно, что он и передвигаться-то не в состоянии, – прикован к постели. Ты представляешь себе человека в девяносто девять лет?
Иванов промолчал, усиленно ковыряя ногтем резиновую окантовку ветрового стекла.
– Перестань портить машину – мне за нее отчитываться еще. А во-вторых, – продолжил Маркелов убийственное перечисление. – Ты в зеркало на себя посмотри. С такой рожей и журналист? Да у старика разрыв сердца на месте случится, если он тебя увидит.
Александр, конечно, был прав: хотя опухоли на месте синяков за прошедшие дни заметно спали, а повязка с головы, по обоюдному решению, была снята, замененная полоской лейкопластыря, вид все равно был непрезентабельным.
– И, кстати, какие такие дела у «нигде не работающего» Сотникова могут быть с «крутыми» кавказцами, рассекающими на таких джипах? Не очень-то мне это нравится…
– И мне тоже, – поддакнул Геннадий, в настоящий момент бесплодно бившийся над новым планом.
Собственно говоря, сам план «Журналист», в любых модификациях, никуда не годился, так как пробный звонок, сделанный утром Александром с целью «рекогносцировки местности» под этой «легендой», обернулся полным пшиком.
Трубку снял сын писателя, Владислав, сухо поздоровался с майором, представившимся журналистом впопыхах придуманной газеты «Литературные встречи», на вопрос о здоровье отца ответил еще суше в том смысле, что старик очень болен, а на просьбу о хотя бы коротком интервью заявил, что это совершенно невозможно, и, не прощаясь, прервал разговор. Звонить снова было более чем бессмысленно.
– Что будем делать? – в десятый, наверное, раз спросил Александр друга, но ответить тот не успел…
Решение явилось оттуда, откуда его никто не ждал. В поднятое со стороны водителя боковое стекло «Жигулей» громко и уверенно постучали.
– Участковый уполномоченный старший лейтенант Севрюгин, – представился по форме пожилой усатый милиционер, приложив ладонь к огромной, как шляпка гриба, фуражке с красным околышем. – Предъявите документики, граждане…
– Я тут почитай с шестьдесят девятого года живу, товарищ майор. – Участковый расположился на заднем сиденье «Жигулей» и, испросив разрешения у старшего по званию, снял монументальную фуражку, чтобы клетчатым носовым платком протереть вспотевшую лысинку, едва прикрытую редкими сивыми прядями.
Пекло сегодня неимоверно, и машина медленно, но верно превращалась в передвижную духовку.
– Не в этом доме, конечно, здесь все больше шишки разные жили – директора, артисты, писатель, вот, Сотников, словом, номенклатура или, как ее нынче кличут, – элита. Я в том доме живу…
Корявый палец милиционера указал на стыдливо прячущуюся за разросшимися тополями пятиэтажную панельную «хрущобу».
– А Сотникова вы хорошо знаете? – поинтересовался Александр, мимоходом одергивая Генку, который, мучаясь бездельем, опять начал ковырять желтоватым, давно не
– Как не знать? Писатель великий, классик… Мы еще в школе его учили, сочинения писали всякие… А тут живой, в соседнем доме живет. Как не знать. И сына его знал, Владика. Хороший парнишка был, тихий, все книжки читал. Выйдет, бывало, во двор, сядет на лавочку и книжку читает. Толстую. Моих-то оболтусов, бывало, не заставишь… Я тогда молодой еще был – пройду рядом, а он вежливо так поздоровается: здравствуйте, мол, Никита Степанович. Потом он в институт пошел, закончил учебу и съехал куда-то… А несколько лет назад вернулся, у старика теперь живет, ухаживает за ним. Я поинтересовался для проформы в паспортном столе – прописка в порядке. Здесь и прописался. Нигде, правда, не работает, но кто сейчас работает? За стариком-то ухода сколько… У моей вот, у супруги то есть, в позапрошлом годе отца парализовало, так как она билась сердешная, как старалась. И выносила за ним, и белье меняла, купала его и кормила с ложечки… Они ведь, паралитики-то, как малые дети – под себя ходят, сами не едят… Ходила за ним, ходила, а что толку – на Рождество прошлое и схоронили, отмучился… Двадцать второго года был тестюшка, воевал… А Сотников-то вроде как старше. С шестнадцатого?
– С тысяча девятьсот шестого, – поправил Александр.
– Даже? – изумился участковый. – А я думал – описка в домовой книге… Ему же… – он несколько секунд загибал пальцы, беззвучно шевеля губами. – Так ему же все девяносто девять лет! Вот это да! Расскажи кому – не поверят. Сталина еще, наверное, помнит, Ленина… Мне вот в пятьдесят третьем девять лет стукнуло, а ничего не помню… Ни Самого, ни похорон… Да я и жену его, Сотникова то есть, хорошо помню. Красивая была женщина, не то артистка какая-то, в свое время известная, не то певица. Она моложе Георгия Владимировича была, и намного… А померла уж лет двадцать как… У нас все слухи ходили, что Владька-то не Георгия Владимировича сынок. Прижила, то есть, сынка Татьяна… То есть Татьяна Владиславовна, конечно. Ходили тут к ним разные постоянно: и писатели другие, и артисты, и ученые… И военные ходили. Один летчик, говорят, все букеты таскал, ручку целовал Татьяне Владиславовне, на дачу отвозил на своей машине. Я-то не видал, я тут с шестьдесят девятого, а другие видели…
Александр прервал воспоминания старого милиционера:
– А вот как бы нам с коллегой моим побеседовать с гражданином Сотниковым? В вашем присутствии, конечно, Никита Степанович.
Никита Степанович покосился на «коллегу», снова ковырявшего резинку – не внушал, видимо, ему никакого доверия этот «коллега», – и солидно прокашлялся, водружая на голову фуражку.
– Побеседовать, оно, конечно, можно. Особенно если в присутствии…
Через минуту кавалькада: впереди старший лейтенант, за ним Маркелов и, замыкающим, Геннадий поднималась к квартире писателя мимо неработающего лифта.
– Почитай с начала «перестрелки» этой окаянной, – участковый опасливо покосился на майора спецслужбы, призванной «охранять демократию», но тот и ухом не повел, – не работает, проклятый. Что-то там копались-копались ремонтники, лет пять назад, и ничего не накопали. Так и уехали ни с чем. А жители должны пешком топать. К Сотникову еще невысоко…
До высокой двери (на площадку выходило всего две таких), обитой порыжевшим и потертым дерматином, кое-где порезанным, с выцарапанной похабной надписью, неумело закрашенной шариковой ручкой, прожженным в нескольких местах сигаретой, добрались быстро. Украшена она была белой пластиковой ручкой, подходящей к этому монументальному сооружению как корове седло. Глазка в двери не наблюдалось.