Наследники минного поля
Шрифт:
Назавтра ничего не случилось особенного. Света конспектировала лекции быстро, со многими сокращениями. Авторучка была дивная, мамой подаренная, писала мягко и тоненько, как Света любила. И парты были такие уютные, лакированные чёрным, исцарапанные и исписанные хуже, чем в школе. Света засмотрелась на процарапанный чем-то острым рисунок фрегата, или клипера — чего-то в этом роде. Это было явно навеяно «капитанским» циклом. Гумилёва читать было не положено, но переписывали друг у друга потихоньку. А самые смелые и на вечеринках пели. Если были все свои.
А вдруг
Она понимала, что Алёша, как только приедет — у неё появится. Но смалодушничала: позвонила Петровым от Надьки-спортсменки, у Надьки телефон был. Трубку взял Павел Иванович, с вежливым холодком ответил, что Алёша, действительно, должен быть сегодня или завтра, но не приехал ещё.
Она знала, что Павел Иванович что-то стал её недолюбливать, хоть никогда прямо это не обозначал. Ладно, она не претендует на его особые симпатии. Тётя Аня к ней хорошо относилась, по-прежнему. Света бы почуяла, если не так. Но не ставить же её в неловкое положение! И Света старалась пореже бывать у Петровых, просто совсем не бывать. Но теперь-то, когда ей Алёша позарез прямо нужен! Уткнуться ему головой под мышку, и пускай он скажет, что ей дальше делать… Через два часа она не выдержала, позвонила снова. А вдруг Алёша уже вернулся? Но трубку взял опять Павел Иванович. И всё же она и в третий раз позвонила. Ещё через полтора часа.
— Я не знаю, Света, ваших отношений, но это уже несколько навязчиво, тебе не кажется?
— Извините…
Конечно, он уже, наверное, знает! Хотя откуда? Ну хорошо, не знает. Завтра узнает. Или послезавтра. И Надька не знает. Вон, хлопочет, варенье по вазочкам раскладывает. И зачем она у Надьки сидит? Надька-то ей что плохого сделала? Сегодня из института исключили — завтра вообще арестуют. А она тут у Надьки сидит, на Надьку тень наводит. Звонить ей, видите ли, надо. Подай ей Алёшу! А Алёша — ей что плохого сделал? Ей жизнь ломают — так она и ему хочет поломать? Он — Павла Ивановича сын. Генеральский. У него — талант. У него — перспективы. А она ему — поперёк всего… Он ради неё всё и бросит, с него станется.
Нет, надо, наоборот, ноги унести, пока он не приехал. Чтобы он ничего не знал. А если она быстро ноги унесёт — может, и не арестуют. Может, рассосётся. Вот только — куда?
В тот же день она решила посоветоваться с дядей Илюшей, Мишиным папой. Помнила ту историю с золотыми: у дяди Илюши должность немалая, и связи могут быть самые неожиданные. В конце концов, что ей надо? Уехать, хотя бы временно, из города, на вполне легальгых основаниях. То есть — работа какая-нибудь на выезд. Самая поганенькая, она же много не просит. Дочь врага народа, к тому же была на оккупированной территории… В институте такую держать нельзя, но на работу-то можно принять? К тому же она и обязана на работу устроиться, а то — тунеядство…
Дядя
— Глупости! Девичьи капризы! И чего было ломаться, нет, ты мне скажи, чего? Что плохого — сотрудничать с НКВД? Ну что ты, дурочка натворила, ты соображаешь? А теперь к дяде Илюше! А под дядей Илюшей под самим кресло шатается, дядя Илюша, может, с тобой поменяться бы рад, потому что у дяди Илюши в анкете один пункт нехороший… Так дядю Илюшу НКВД не приглашает!
Света помалкивала. Он и на Алёшу так орал тогда, с золотыми. Алёша это в лицах представлял. Поорал, а потом всё сделал. Вот декан — тот не орал, тот глаза отводил, возвращая ей документы. А дядя Илюша прямо в глаза смотрит. С большим возмущением.
— И слушать не хочу, и за это дело не возьмусь! Пальцем не дотронусь! Идиотка! Позвони мне завтра вот по этому телефону, в час тридцать!
Потом посоображал, пальцами покомбинировал и бумажку с телефоном отобрал.
— Нечего тебе у занятых людей телефоны обрывать. Чтоб была в четыре часа у меня. И если ты до завтра ещё что-нибудь вытворишь… Иди, аферистка!
Свете после этого орева как-то полегчало. И совестно перед дядей Илюшей не было: конечно, кому приятно связываться с таким делом. Так дядя Илюша и не делал вид, что ему приятно. В конце концов, он тоже не всё может.
Но дядя Илюша смог.
— Вот, Сан Степаныч, полюбуйтесь на это сокровище. Вот ей надо работу. По вашей части она, конечно, ничего не умеет, но чтоб она что-то вообще умела — так тоже нет.
Это говорилось, конечно, для Светы: похоже было, что с Сан Степанычем все договорено уже. Но это Света успела сообразить только краешком сознания. Потому что Сан Степаныч, бывший теперь не в пижамных штанах, а в костюме, всплеснул руками и простонал:
— Деточка! Это вы? Это вы! Где ж вы были? Почему не звонили? Я же вам давал телефон! Илья Самойлыч, какие проблемы? Всё, я её забираю! Нет, это я вам обязан!
Дядя Илюша при виде такой бури чувств несколько озадачился, но быстро напустил на себя прежний суровый вид.
— Сан Степаныч, так я вам сдаю эту головную боль. Слушайся Сан Степаныча, хулиганка!
Сан Степаныч, тот самый дяденька с попугаем и паршивцем Сашкой, пытавшимся завести переписку со Сталиным, отвечал за репертуар Одесского цирка. Уже на улице он вслух соображал, в каком качестве отправить Свету в гастроль.
— Так, клоуны у нас все мужчины, униформа тоже. Клетки чистить я же вас не поставлю… На лошадь тоже не посажу… Дама с собачками забеременела у нас, а то б я вас устроил ассистенткой… Фокусник — тот свою жену перепиливает… не волнуйтесь, деточка, считайте, вы уже на работе, это я так прикидываю… в силу нашей специфики. Я хоть весь репертуар поменяю, специальный номер под вас сделаю, а всё будет как надо. Но той неделе поедете.
— А я умею с собачками.
— Что вы говорите, деточка? У вас что, в семье были цирковые?