Наследники по прямой.Трилогия

Давыдов Вадим

– Да. Так точно.

– Отлично. Теперь – о чём, собственно, речь. – Гурьев пододвинул к Чердынцеву принесённую с собой папку. – Это, Михаил Аверьянович, твой новый корабль. Два дня на изучение общей документации, потом две недели – на подробности. Корабль будет здесь примерно числа двадцать шестого – двадцать седьмого. На его освоение, вместе с экипажем – полгода, за это же время вы должны будете отработать взаимодействие с береговыми службами и кораблями сопровождения.

– Что… за корабль?

– Линейный корабль – авианосец. Там всё написано, Михаил Аверьянович. Работать будешь

дома пока. Рабочий день, сам понимаешь, ненормированный. Сейф сейчас привезут, чтобы тебе по конторам взадвперёд не бегать. Это всё по соображениям гостайны – чтоб никто не допёр, что происходит. В доме напротив будет пост, чтобы никаких эксцессов. Тут, в папке, инструкция по работе с секретными документами особой важности. И собственно документы. Когда стройка в крепости закончится, получишь там жильё. Так оно надёжней. По официальном вступлении в должность командира соединения получишь сразу кавторанга, чтобы не прыгали дурачки всякие, а если доверие оправдаешь – через полгода – контрадмирала. А то засиделся ты в капитанлейтенантах. У нас государство молодое, дерзкое – нам молодые и дерзкие люди на самых ответственных постах ох как требуются. Ясно?

– Так точно, – поднял глаза Чердынцев. – Ты что – с самого начала знал?

– Да ничего я не знал, – поморщился Гурьев. – Ничего. Я твою записку получил из наркомата в конце июля. К нам отправляют на экспертизу всякие сумасшедшие идеи.

– Куда – к нам?!?

– Одиннадцатый отдел ЦК, Михаил Аверьянович. И – как написано в одной смешной старой книжке, «всё заверте…». Ну, дальше – ты понимаешь, дело техники. Принято решение, корабль этот давно уже заказан, правда, поначалу его на Северный флот планировали, но обстановка меняется очень быстро, так что – сюда. Кузнецов хотел тебя, правда, на Северный всётаки дёрнуть, а товарищ Сталин сказал: зачем? Не надо. Товарищ Чердынцев у нас наверняка свой родной черноморский ТВД куда лучше северного изучил, тем более – вырос в тех местах. Вот, сказал товарищ Сталин, и хорошо: где родился, там и пригодился. Но с дочерью твоей – это абсолютно случайно всё вышло. Хотя никаких случайностей на самом деле не бывает. Вообще.

– Что – и Сталину о моей записке докладывали? – потерянно спросил Чердынцев. – Да кто же?

– Я, Михаил Аверьянович. Больше, понимаешь, какое дело, некому твои сумасшедшие и гениальные идеи вождю докладывать. Пришлось мне.

– Вопрос по кораблю.

– Да.

– Откуда такой? Где построен?

– В Америке.

– А договор? [96] !?

– Всё решается, Михаил Аверьянович. На определённом уровне – решается всё в нужном ключе, в нужном направлении. Одна моя хорошая американская знакомая сделала мне подарок. А я – тебе. И больше тебе знать ничего не нужно.

96

Договор об ограничении морских вооружений от 22.04.1930 г., заключённый в Вашингтоне между Великобританией, США, Францией, Германией, Италией и Японией, в соответствии с которым, среди прочих ограничений, оговаривался предельный тоннаж для военных кораблей, стороящихся для третьей стороны.

–

А проведут его как?! Война же в Средиземном море. А Турция?!

– Это, Михаил Аверьянович, вопросы даже не контрадмиральского уровня допуска. И уж не каплейского – точно.

– А эти… раскопки?

– Да что с тобой такое, Михаил Аверьянович?! – изумился Гурьев. – Не забивай ты себе голову ерундой. Ей сейчас будет, о чём болеть.

– Разрешите ещё вопрос, товарищ Гурьев.

– Мы на «ты».

– Так служба же. Разрешите?

– Разрешаю.

– Это всегда – так быстро?

– Всегда. И даже ещё быстрее. Война на носу, Михаил Аверьянович. На пятки уже наступает, в затылок дышит. Успеть надо – хотя бы самое необходимое. Определись, кого из команды «Неистового» с собой заберёшь.

– Есть, – кивнул Чердынцев. – Есть. Принято, Яков Кириллович.

– Ну. А я что говорил? В четырнадцать нольноль жду тебя в парикмахерской номер два, на улице Ленина. Не заблудишься?

– Никак нет. Разрешите личный вопрос?

– Разрешаю.

– Тебя что же – нянькой ко мне назначили?

– Совсем ты сбрендил, Михаил Аверьянович, – ласково сказал Гурьев. – От обрушившихся на тебя перипетий сюжета. Меня никто никуда назначить не мог, не может и не сможет никогда. Даже товарищ Сталин. Ты это имей ввиду на будущее, на всякий случай.

– И?

– И звание у меня очень простое. Яков Кириллович. Имя, в общем. Даже товарищ Сталин так ко мне обращается. Ещё вопросы?

– Никак нет, – щёлкнул каблуками под столом Чердынцев, продолжая сидеть. – Разрешите приступать?

– Разрешаю. А тянуться – это успеешь, Михаил Аверьянович. Мы с тобой, после всего, что случилось, – в общем, ближе иных родственников. По прямой. Ну, счастливо оставаться.

– Веруша.

– Ох! Яшенька, – просияла Вера. – Напугал. Что? Ты ко мне? Стричься?

– Стричься, но не я, – тряхнул головой Гурьев. – Подика сюда, голубка.

Он взял Веру за локоть, подвёл к проёму, чуть приподнял занавеску:

– Моряка вон того, высокого, видишь? Михаилом зовут. Постриги его, Веруша. Как голову его возьмёшь в руки – так и не выпускай. Поняла меня, голубка? Поняла?

– Яшенька, – Вера задохнулась, закусила губу, посмотрела на Гурьева чёрными, полными слёз, глазами. – Да что же ты делаешь, Яшенька?!

– Делаю, что обещал. Не тебе – себе. Что могу – то и обещаю. А что обещаю – в общем, всегда могу. Сложится, не сложится – увидим. Почемуто такое у меня чувство, что сложится. Судьба твоя, Веруша, рядом ходит. Не прозевай.

– Я поняла, Яшенька. Поняла, – улыбнулась Вера. – Не говори ничего. И я ничего не скажу.

– Вот, кивнул Гурьев. – Вот. Это правильно. Слов лишних – не надо.

Ах, Господи, где же мы все у тебя помещаемсято, подумала Вера, держась из последних сил, чтобы не разрыдаться в голос. Где же? Кто же может в сердце столько места для всех найти?! А сам… Сколько же людей, сколько людей Богу за тебя молятся, Яшенька. И я буду. Мы, вымолим, Яшенька, вымолим…

Он вернулся к Чердынцеву, присел рядом:

– Мастер Вера с тобой заниматься станет, каплей. Она – мастер, с большой буквы мастер, ты учти это, Михаил Аверьянович. И её не обижай.