Наследники предтеч. Освоение

Непейвода Софья Николаевна

Когда мы с Верой подошли к мальчику, он сидел у дерева, обхватив себя руками, и раскачивался из стороны в сторону, бездумно уставившись в одну точку. На речь почти не отреагировал, на прикосновения при попытке осмотра замер, но не оказал ни малейшего сопротивления. Мы попытались расшевелить, разговорить ребёнка, но безрезультатно. Единственным, что позволило хотя бы немного войти в контакт, была пища — аппетит у мальчика оказался хорошим, хотя недокормленным он не выглядел. Но даже лакомства не позволили подружиться с ним и не помогли расшевелить. Мальчик не интересовался игрушками, с трудом ходил (предпочитая ползать), даже не пытался говорить, не улыбался и не плакал, лишь иногда тихо хныкал. Учитывая,

что ребёнку около семнадцати месяцев (порядка четырёх земных лет), его поведение явно указывало на недоразвитость и серьёзные нарушения психики.

— Мы должны что-то сделать, — твёрдо заявила Вера. — Его нельзя здесь оставлять.

Я встала и сжала ладонь подруги в своей, вполне понимая её чувства. Какими же гадами надо быть, чтобы довести ребёнка до такого состояния? Моральные уроды! Ладно сами, пусть живут как хотят, но малыша-то за что?!

Мальчик, когда мы оставили его в покое, вновь сел в свою любимую позу и начал раскачиваться. Не верю, что он такой с рождения. Во-первых, ещё не разу здесь не видела и не слышала о психически недоразвитых детях, а во-вторых, слишком уж меткое совпадение. А значит — его таким сделали, с младенчества подвергая пыткам. Я зажмурилась и стиснула зубы, загоняя вглубь злые слезы. Уж лучше бы малыш погиб во время эпидемии при сплаве, чем превратиться в такое. Да его родителей казнить мало!

— Мы ничего не можем, — мой голос прозвучал хрипло. — Не имеем права. Это их ребёнок, а они — свободные люди, — последние слова я почти выплюнула. — Мы не можем забрать его.

— Но так нельзя, — тихо возразила геолог. — Это гадко и подло, — она украдкой обернулась и убедившись, что сампов рядом нет, продолжила: — Можно выкрасть.

— Нет, — отказалась от предложения я. — Сообщим сатанистам. Мы не должны решать сами.

Но Вера всё-таки попыталась уговорить родителей отдать ей ребёнка и, естественно, потерпела неудачу. Не получилось у неё и убедить сампов не использовать больше мучения на малышах. Нам с Ильёй еле удалось остановить конфликт, который почти точно кончился бы не в нашу пользу: возмущённые сампы очень активно взялись защищать своё потомство.

Когда мы уходили от этой семьи, на сердце лежала тяжесть. Я слишком хорошо понимала, что в данной ситуации мы бессильны и ничего не сможем изменить. Перед тем, как лезть в заросли, оглянулась. Мальчик продолжал всё так же бессмысленно раскачиваться. Ни проблеска разума, ни надежды — пустой взгляд в никуда.

Как я и предполагала, остальные члены правительства пришли к такому же выводу. Попытка отобрать детей у сампов (а ведь спасать надо не только старшего мальчика, но и остальных) неизбежно привела бы к вооружённому противостоянию, а ещё дала бы лишний повод поднять бучу противникам союза. Да и по сути родители имеют право воспитывать детей сами. Но всё равно оставалось ощущение неправильности.

— «Даже если бы мы их забрали, то всё равно не смогли бы вернуть даже к более-менее нормальной жизни, — заметил волгорец. — Если их реабилитация вообще возможна, то на неё потребовалось бы очень много времени и сил, а у нас нет ни того, ни другого. Чтобы попытаться спасти детей сампов, нам придётся пожертвовать гораздо большим числом других, нормальных ребят».

Он был прав. Нам приходится выбирать, кого спасать. Пока все силы уходят на выживание, мы не можем позволить себе распыляться. Но как же тяжело…

— «Убийство? — полувопросительно предложила сатанистка. — Мы можем устроить им несчастный случай. Так дети, по крайней мере, не будут мучиться.»

— «Нет, — решительно отверг идею Вадим. — Мы не должны преступать свои законы даже единожды — иначе погубим всё, к чему стремимся. Мне тоже неприятно, но сампы — свободные и могут сами выбирать, как жить и как воспитывать

детей.»

Совещание закончилось, но боль осталась.

— Мы можем кое-что сделать, — внезапно сказал Илья. — Пусть не для этих, но для многих других детей. Вы ведь записали на плёнку этого мальчика, покажем другим людям, к чему может привести лечение мучениями.

Вера согласно кивнула. А через некоторое время тихо заметила:

— Если передо мной встанет выбор между смертью Оли и превращением её в… такое, я выберу, чтобы она умерла.

— Стоп, — вмешалась я. — Даже если мучения опасны, это не значит, что их надо полностью исключать. Главное — применять только по серьёзным показаниям. И ни в коем случае не злоупотреблять.

Невольно подумала о других детях. А ведь по идее нас тоже можно обвинить во многих грехах. Мы используем детский труд, экспериментируем на потомстве (а как иначе лечить?), занимаемся рукоприкладством (случается и такое) и даже пытки применяем (те же мучения). Встряхнула головой, отгоняя неприятное сравнение. Нет, до такого состояния мы детей не доводим… стараемся не доводить. Пусть наши дети болеют, но они развиваются и растут. Значит, всё не так плохо.

После того, как мы посетили несколько семей, Илья обратил внимание на то, что хотя у сампов есть несколько домов, но они сделаны гораздо небрежнее и менее качественно, зато гораздо больше по размеру, чем у обычных людей. В трёх случаях из пяти сампы замахнулись на такие крупные строения, что вряд ли смогут закончить их своими силами. Да и материал использовали не учитывая, будет его разрушать чёрная пыль или нет.

Энергия сампов буквально била через край. По сравнению с ними другие люди выглядели вялыми лентяями. Сампы рано вставали и поздно ложились, много ели и много делали. Но, если не считать последствия паразитизма, не толстели и не увеличивались в размерах (как происходило, например, с троллями). По нашим оценкам, производительность труда каждого сампа была не меньше, чем у трёх нормальных людей. Даже во время сплава, пока народ не болел, он не был настолько бодрым. Впрочем, насколько мне известно, и поклонники боли тогда не выказывали подобных способностей. Потому ли, что тут больше возможностей для пыток или другая обстановка? А может, для того, чтобы достичь такого эффекта, надо пользоваться мучениями долгое время?

Естественно, когда мы находились рядом с этими людьми я прятала младших детей в корзину, да и с Рыси старалась глаз не спускать. К счастью у сампов оказалась одна очень важная и положительная черта: они никому не навязывали свой образ жизни, не рекламировали мучения и не выказывали намерений применить их без нашего согласия. Да и вообще — применять на ком-то, кроме их самих и их детей. Ни одной попытки. Даже странно.

Против ожидаемого, сампы почти постоянно находились в приподнятом настроении, часто смеялись. Причём нередко — над нами. Получив возможность сравнить, я поняла, что представители союза и йети ведут себя отнюдь не худшим образом: по крайней мере, они не насмехаются над ошибками или слабостью других (даже Росс не дотягивает). А тут, как будто мало снисходительных взглядов, ещё и презрительно комментируют многие действия. Тоже мне, «высшие» нашлись!

— Над нами издеваются, — поделилась я своими выводами с друзьями.

— Вполне возможно, — кивнул Илья. — Единственное, что я пока не могу понять, нарочно или не замечая этого. Но если они нас провоцируют, мы не должны поддаться. И исследования надо закончить прежде, чем уйдём.

Согласившись, мы постарались взять себя в руки. Увы, придётся терпеть такое отношение, особенно учитывая, что физических нападений пока не было. Ведь если мы позволим себе сбежать или напасть, то в любом случае проиграем. Даже если сначала покажется, что победили.