Наследники Скорби
Шрифт:
Слабый ветерок бросил в лицо несколько снежинок. Внезапно испуганно фыркнула лошадь Трена. Замотала головой. Парень похлопал животное по шее:
— Тихо, тихо…
Но следом забеспокоился жеребец Влета, загарцевал, подрагивая боками.
Фебр бросил через плечо:
— Тетивы взденьте.
Влет, не задавая вопросов, дернулся к налучи.
Это было последнее, что увидел обережник, потому что перед глазами полыхнуло белым, а потом все исчезло.
Он
Яркая вспышка сорвалась с рук, в нескольких шагах поодаль взвыл и захрипел зверь. Фебр увидел, как с другой стороны над сугробами взмыла смазанная тень, схватился за рукоять ножа, превозмогая натиск чужого яростного Дара, и снова рванулся. Саданул еще раз, уже не видя, куда, но чувствуя, что не ошибся… Кто-то зашелся криком. А ратоборец почти оглох и ослеп от стихийной Силы, которая бушевала вокруг.
— Брось нож, — приказали ему и для вящей убедительности наступили на руку.
Обережник зарычал, ринулся. Дар рвался из тела вместе со злобой и гневом. На миг перед глазами прояснилось — Фебр прозрел, увидел рядом с собой крепкого парня и ударил еще раз.
Успел заметить, что удар достиг цели — нападавший взвыл, скорчился в сполохах голубого сияния, а потом Фебра повалили обратно в снег. Грудина затрещала, будто поверх уронили каменную глыбу, и последнее, что он увидел — летящая в лицо нога в грубом сапоге. Она принесла с собой хруст, боль и темноту.
Клёна спала в санях, заботливо укрытая овчиной. Гвор устроился рядом. Вместе было теплее. Сверху от непогоды их прятал кожаный покров. Ветер выл и швырялся снегом. Завтра они приедут в Цитадель. Завтра…
Обережник вчера говорил, что Клесха может не оказаться в крепости. Он, де, часто уезжает. Девушке стало страшно. Но ратоборец ласково погладил ее по голове и сказал:
— Не бойся, девонька, не прогонят. Что ж ты извелась так?
Лет ему было уже, наверное, за сорок. И Клёне казалось, что мужчина видит ее насквозь. И ее, и ее страдания. Но от него веяло теплой уверенностью и искренней отцовской заботой. Даже мелькнула крамольная мысль — поехать с ним, попросить, чтобы забрал с собой. Только бы не к отчиму. Только бы не туда.
Утро было серым и облачным. Дорогу замело, сани занесло снегом. Гвор провалился едва не по
— Вот так да… — задумчиво сказал вой.
Клёна молча с ним согласилась.
Ехали долго. Медленно. Лошади едва шли. Девушка даже с надеждой подумала, что, наверное, нынче Цитадели не достигнуть. Однако когда выбрались из леса на большак, путь оказался укатанным. Видать, не одни они сегодня в Крепость тянулись.
А чуть только впереди появилась каменная стена и над ней — возносящаяся в облачное небо остроконечная башня, у Клёны сжалось сердце.
"Хоть бы его не было, хоть бы его не было, хоть бы его не было…" — молилась про себя девушка, а сама тряслась, будто от холода. Что ему сказать? Как в глаза глядеть? Что он ей скажет? Развернет от порога…
Сани въехали на широкий двор. Тут уже стоял обоз, пришедший, видать, всего на пол-оборота раньше. Купцы гомонили, распрягая лошадей. Бегали служки, помогали разгрузить сани, кто-то смеялся, кто-то спорил. Среди заезжих ходил и скрипучим голосом распоряжался старик с жидкой бороденкой.
Гвор помог девушке выбраться из саней.
— Обожди тут покуда. Я провожу…
Она стояла растерянная среди всеобщей суеты и суматохи и не знала, что делать, куда идти. Одиночество еще никогда не было таким страшным, а она — такой маленькой и жалкой. Будто дите неразумное!
А потом девушка почувствовала чей-то взгляд. И обернулась.
Он стоял шагах в десяти и, по всему видать, только вышел, потому что рядом переминался с ноги на ногу худенький юноша в невзрачной одежке прислужника. Небось, послали за креффом по какой-то надобности.
— Ты погляди, что такое, — скрипел тем временем недовольный старик, тыча пальцем в кого-то из обозников и гневно тряся бороденкой, — это ж разве пушнина? Нет, ты засмотри, что привезли, окаянные…
— Клёна? — показалось, Клесх не верил тому, что это она. — Клёна?
Девушка замерла. Жалобно глядя в глаза ненавистному отчиму. Никогда прежде она не думала, что он будет
так
на нее смотреть. Даже не чаяла, что умеет. С таким неверием, с такой радостью и с такой любовью.
— Клёна! — Он оттолкнул руку старика и в несколько стремительных шагов оказался рядом.
— Девочка моя… — Сильные руки стиснули ее плечи. — Жива.
Клесх целовал ее в макушку, крепко прижимая к себе, и девушка разрыдалась, впервые за много-много дней чувствуя невероятное облегчение.
Конец второй книги.