Наследники Ваньки Каина (сборник)
Шрифт:
— Пойми, Лида, — продолжая держаться за сердце, сказал Михаил Павлович, — я не могу поставить себя в ложное положение, не имею права. В конце концов, я занимаю весьма ответственную должность. Нельзя рисковать сейчас, когда постоянно сливают, разукомплектовывают и никак не могут успокоиться. Подожди, пройдет некоторое время — и все как-то утрясется.
— Миша, но я же… — начала Лида, однако муж, в протестующем жесте вытянув вперед руку, неожиданно визгливым голосом закричал:
— Я запрещаю тебе говорить об этом! Запрещаю!
Лицо
Охнув, он снова схватился за сердце и, сделав неверный шаг, тяжело опустился на кухонную табуретку.
Лида вскочила, помогла мужу опереться спиной о стену, судорожно расстегивая пуговицы на пижамной куртке, испуганно приговаривала:
— Мишенька, ну что ты… Сейчас, потерпи маленько…
Полуприкрыв глаза, Котенев наблюдал за ней — нужный эффект достигнут, она уже испугана, больше не будет приставать, а он окажется в положении любимого, избалованного ребенка, которого нельзя тревожить, а только угождать.
Вспомнив о рюмке с валокордином, Лида метнулась, к столу, схватила ее, сунула в руку мужа:
— Выпей, Миша, это лекарство…
— Потом… — Он слабым жестом поставил рюмочку на стол.
В прихожей снова раздался призывный звонок. Коте-нев приоткрыл один глаз:
— Опять этот идиот? Не открывай, — удержал он жену.
Минуту-другую было тихо, потом опять настойчиво позвонили.
— Я открою? — запахивая полы длинного халата, тихо спросила Лида. — А ты выпей валокордин. Слышишь?
— Слышу, — страдальчески откликнулся Михаил Павлович.
Лида побежала открывать. Котенев привстал, взял со стола рюмку с валокордином и, брезгливо сморщившись, выплеснул лекарство в мойку.
Споласкивая рюмочку, он слышал, как жена возится в прихожей с замками и о чем-то переговаривается со стоявшим по ту сторону двери слесарем. В том, что это именно он, Михаил Павлович нисколько не сомневался. Открыв дверцы бара, Котенев достал початую бутылку коньяка, налил полную рюмку. Услышав тяжелые шаги, он недоуменно оглянулся.
— Что такое?
На пороге кухни, прижав руки к горлу, словно ей никак не протолкнуть в себя ни глотка воздуха, стояла бледная Лида. Из-за ее плеча выглядывал совершенно незнакомый человек.
— Что такое? — сердито переспросил Михаил Павлович.
— К нам с обыском пришли, — непослушными губами едва вымолвила Лида…
* * *
Встретились в кабинетике одного из кооперативных кафе — уютный, маленький зал, тихая музыка.
Когда Михаил Павлович вошел, Лушин уже был там — перед ним стояла откупоренная бутылка коньяка, закуски. Лицо Александра Петровича лоснилось от пота, галстук он положил на свободный стул и расстегнул рубаху на груди. Приветственно помахав рукой Котеневу, он указал ему на кресло рядом:
— Садись. Я тут пока предаюсь чревоугодию. Выпьешь?
— Лишнее, — чуть поморщился Котенев. —
— Сейчас будет, — подцепляя вилкой розовый ломтик семги, меланхолично откликнулся Лушин.
Помолчали. Михаил Павлович закурил и сосредоточенно рассматривал ногти на руках, а Лушин усердно ел, тяжело ворочая челюстями.
— У меня это с детства, — с набитым ртом пояснил он, — как нервничаю, так обязательно жрать тянет. А вот и Рафик!
Хомчик запер за собой дверь и поздоровался за руку сначала с Котеневым, а потом с Лушиным.
— Не опоздал?
— Задерживаешься, Рафаил, — наливая ему в рюмку коньяк, буркнул Александр Петрович.
— Нет, я не стану пить, — отказался Хомчик, — тороплюсь.
— Успеешь, дело важнее, — веско сказал Котенев. — Садись, потолкуем. Мы вынуждены собраться по весьма неприятному поводу…
— Ты прямо как городничий у Гоголя, — потирая руки, заметил Александр Петрович.
— Веселиться нечего, — глядя ему в глаза, ответил Котенев. — Ко мне вчера приходили с обыском.
Прикуривавший Лушин уронил горящую спичку на ковер. Хомчик слегка вздрогнул и задеревенел.
— Что за дурацкие шутки? — тяжело отдуваясь, наконец смог выдавить из себя Лушин.
— Какие шутки, Саша? — У Котенева скорбно опустились уголки губ. — Я вполне серьезно. Что молчишь, Рафаил? Хоть бы поинтересовался, кто у меня был, что взяли.
Хомчик медленно повернул к Михаилу Петровичу бледное до синевы лицо и дернул плечом:
— Бог мой! Какое теперь имеет значение, кто был и что взяли? Какое, если они уже были!
Михаил Павлович откинулся на спинку кресла и внимательно посмотрел на подельников. Хомчик не боец, это давно ясно — жаден, хитер, изворотлив, ко может спасовать в сложной ситуации. Лушин? Бегемот он и есть бегемот — туповат, агрессивен, готов идти напролом, не считаясь с потерями. Деловая хватка у него есть, имеется опыт подпольной коммерции, лихо может договориться и втянуть в свои дела директора какого-нибудь государственного предприятия, за хорошую взятку заставив того списать, к примеру, дефицитные трубы, а на самом деле продать их за «живые» деньги. Потом Лушин поменяет трубы на джинсовую ткань, ткань на персональный компьютер, компьютер на кирпич и в итоге получит крайне необходимое их фирме, так и не приложив рук ни к трубам, ни к ткани, ни к кирпичу.
Все это хорошо, когда все хорошо, а вот как будет сейчас, когда случилась неприятность? Заглотивший их со всеми потрохами любезный Куров — просто джентльмен. Хотя… Куров — это мысль!
— Что делать? — переспросил Котенев после паузы. — Наложим в штаны и поедем домой стирать бельишко.
— Не дури, Михаил. — Глаза у Лушина покраснели и недобро сузились. — Может, ты нас с потрохами им уже выдал или на хвосте за собой приволок, а? — Его толстые, похожие на сосиски пальцы, шевельнулись, сминая клетчатую скатерть, покрывавшую стол. — Отвечай, чего молчишь?