Наследство для Лонли-Локли
Шрифт:
– Ну вот, я так и думал, - подзадорил ее я.
– Что ты "так и думал"? Пока ты тут думал, Арало для вас яму вырыл!
– выпалила Мичи. И тут же спохватилась: - А где - не скажу!
– О, грешные Магистры!
– я закатил глаза к потолку.
– Это не новость, деточка, ты уж извини. Я все утро смотрел, как он рыл эту грешную яму...
– Да?
– искренне удивилась Мичи.
– Вот дурак этот Арало, даже глаза отвести тебе не смог! Ладно, я пойду, - сердито добавила она.
– Все равно от тебя никакого толку. Тебе же, наверное, вообще женщины не нравятся...
– Не нравятся, - с энтузиазмом подтвердил я.
– Мне нравятся только менкалы. У вас тут, часом, нет парочки молодых менкалов?
К
– Только не говори Маркуло, что я к вам заходила, - сказала она, торопливо вскарабкиваясь на подоконник.
– А то он подумает дурное...
"А что еще, интересно, этот бедняга, может подумать о тебе, красотка?" - весело изумился я, но вслух комментировать не стал.
Моя несостоявшаяся любовь поспешно исчезла. Я надеялся, что она не станет наносить мне повторный визит с предложением незамысловатых интимных услуг. И еще я надеялся, что она непременно попытается соблазнить сэра Лонли-Локли, и моя судьба будет настолько благосклонна, что позволит мне полюбоваться на сие зрелище - хотя бы в замочную скважину!
А пока такое удовольствие мне не светило, но я решил, что Шурфа в любом случае пора будить. Вообще-то, я не такой уж изверг, но парень сам просил меня это сделать. Он сразу же проснулся и выпрямился с таким величественным видом, словно сидел не в самодельной постели, а на каком-нибудь императорском троне - живой памятник человеческому величию, да и только! Я вкратце пересказал ему все, что успело произойти, Шурф важно покивал, переваривая информацию, и тут со двора донесся пронзительный вопль такой силы, что стекла задрожали. Вопль оборвался так же внезапно, как и начался. Я бросился к окну и поначалу ничего не заметил, а потом до меня дошло, что нарядного ковра больше нет, а в центре двора зияет ничем не прикрытая унылая яма, и я понял: кому-то из Кутыков только что крупно не повезло. Очевидно, сумасшедшая старуха и этот увалень Арало не потрудились посвятить в свой злодейский план всех членов семейства, и вот - допрыгались. Судя по давешнему воплю, несчастный был взрослым мужчиной, и теперь я гадал: кого из них так угораздило?
– Странно, что он больше не орет, - сказал я Шурфу.
– На его месте, я бы еще долго скандалил!
– Если бы остался жив, - сухо заметил он. И озабоченно добавил: - Вот что меня беспокоит. Идем-ка посмотрим, что там с этим беднягой.
– Это ж какую яму надо было вырыть, чтобы человек насмерть разбился!
– изумился я.
Но все оказалось проще и неприятнее. Яма была не такая уж глубокая: метра три, не больше - хотя, конечно, очень неудачливый человек может свернуть шею даже упав с табурета! Следовало признать: увалень Арало совершил настоящий трудовой подвиг, но все же размеры ямы не слишком выходили за рамки моих представлений о возможном. Хуже другое: дно ямы было густо усеяно разной длины кухонными ножами, кинжалами и прочей остро заточенной дрянью. Можно было подумать, что нашему взору открылась спина спрятавшегося в яме гигантского ежа, только вместо какого-нибудь трогательного кленового листочка на его "иглы" был нанизан зеленый ковер, недавно прикрывавший яму. И еще человеческое тело. Мертвое, насколько можно было судить: бедняга был пропорот насквозь не меньше чем дюжиной острых лезвий. Особенно поражали размеры ржавого тесака, торчавшего между его лопаток.
– Это Пурех, - сказал Лонли-Локли.
– Не вовремя его понесло во двор!
– Вот бедняга, - вздохнул я.
– О ком, о ком, а о нем даже плакать никто не будет, я полагаю...
– Это как раз не имеет значения, - пожал плечами Шурф.
– Тот, о ком сокрушаются несколько дюжин родственников и друзей, так же мертв, как тот, чья смерть не заставила пролиться ни
– Это правда, - меланхолично согласился я. Пьяница Пурех казался мне самым малопривлекательным типом из всех, кого я умудрился встретить за годы своей насыщенной впечатлениями жизни, но его смерть произвела на меня неприятное впечатление - возможно, просто потому, что бедняга умудрился угодить в дурацкую ловушку, заготовленную специально для нас с Шурфом. А я-то так веселился, размышляя о могучем интеллекте Кутыков, породившем сей "коварный" план!
Кутыки, тем временем, начали появляться во дворе, привлеченные последним воплем Пуреха. Первым появился старый Тухта, которого я уже начал считать чуть ли не своим приятелем. Сейчас он встревоженно косился на нас, явно пытаясь понять, зачем нам вдруг понадобилось злодействовать. Потом он заглянул в яму, да так и застыл на месте с открытым ртом.
– Вы ему поспособствовали, или он сам?
– наконец спросил старик.
Я возмутился и открыл было рот, чтобы сделать официальное заявление о нашей абсолютной непричастности к несчастному случаю, но не успел ничего сказать: парадная дверь башни распахнулась, и оттуда появились Маркуло, его страстная жена и дурно воспитанный наследник -единственный, кому трагическое происшествие доставило настоящее удовольствие: прелестное дитя сразу устремилось к краю ямы и с восхищенным любопытством уставилось на жертву происшествия.
– Это как же?
– беспомощно спросил Маркуло, обводя взглядом всех присутствующих.
– Это что же получается - наш Пурех упал в яму? Да как же его сюда занесло?
– Сейчас он не был похож на злодея, даже на опереточного. Просто испуганный, растерянный человек, у которого только что погиб какой никакой, а все-таки брат.
– Прими мои соболезнования, Маркуло, - сухо сказал Шурф.
– Кстати, а ведь яма-то, как я понимаю, была вырыта специально для меня, вернее, для нас обоих, верно? И это после нашего с тобой утреннего разговора... Нечего сказать, мудрый поступок!
– Да это все бабушка, - несчастным голосом несправедливо оболганного человека сказал Маркуло.
– С ней никто, кроме Ули, не может справиться, а Ули после завтрака ни с того ни с сего заперлась у себя в комнате и ревет. А когда она ревет, к ней лучше не соваться... И я подумал - пусть себе бабушка тешится, вы же все равно в эту яму не упадете, так что какой от нее вред?! Кто же знал, что Пурех в кои-то веки решит пойти прогуляться - он и до спальни-то своей редко доползает...
– Доползал, - поправил его старый Тухта.
– С Пурехом все кончено, Маркуло. Его уже даже мои припарки не спасут. Видишь, откуда торчит большой нож?
– Да вижу я, вижу, - вздохнул Маркуло и - я глазам своим не поверил!
– вытер навернувшуюся слезу. Удивительное дело: он был совершенно раздавлен горем. А мне-то до сих пор казалось, что пьянчуга Пурех для Кутыков - своего рода кара господня за прегрешения всех поколений семейства, наказание, которое прочие домочадцы мужественно терпят, но с большим трудом... Впрочем, покойникам всегда почему-то достается куда больше любви, чем живым: наверное, просто потому, что они неподвижно лежат на месте и наконец-то больше никому не мешают...
– Так, ты говоришь, твоя сестра заперлась и плачет?
– к моему удивлению, эта подробность заинтересовала Шурфа куда больше, чем очередное нелепое покушение на нас, завершившееся трагедией в семействе Кутыков.
– А почему?
– А кто ее знает, - растерянно сказал Маркуло.
– Женщины иногда ревут без всякой причины...
– Без причины, говоришь?
– Шурф укоризненно покачал головой.
– Придумай что-нибудь еще, Маркуло! Я тебе не верю.
– Да не знаю я, не знаю, отчего она ревет!
– в сердцах закричал Маркуло.
– Сам у нее спроси, если не веришь!