Наследство племени готов
Шрифт:
– Заходи, – пригласил он племянника, топтавшегося на пороге. – Давно здесь не был?
– Давно, – признался Громов. – Дед меня не приглашал, а сам, без приглашения, я явиться не решался. Боялся его, что ли… Хотя чего бояться… За всю жизнь он не сказал мне ни одного грубого слова… Впрочем, и хорошего мало говорил. После смерти бабушки дед почти не интересовался мною.
– Думаешь, он интересовался Леней или Светой? – усмехнулся Вадим. – Ей-богу, не более чем тобой. Мне вообще непонятно его уединение. И что хорошего сидеть в этом деревянном срубе с удобствами на улице и смотреть в окошко, как мимо проходят дачники или местные
– Нам с тобой этого не понять. – Виталий подошел к дому.
Лачуга почернела от времени, и маленькое окошко с еврорамами выглядело как карикатура, как золотое обрамление входа в старый скворечник.
– Да, дом нуждался в ремонте.
– Думаешь, я это ему не говорил? – буркнул Воронцов. – И личную помощь предлагал, и бригаду рабочих собирался оплатить. Закончилось все знаешь чем?
– Полагаю, – улыбнулся Виталий.
– Да, он меня послал далеко и конкретно. – Воронцов покраснел. – Представляешь, пожилой солидный человек, полковник… С тех пор я ему не навязывался, как, впрочем, и он мне. А дом продолжал разваливаться, – констатировал Громов и подошел к длинной лестнице, лежавшей на земле, как черный скелет.
Наверное, по ней дед вскарабкался на крышу, не в силах терпеть течь (что она протекала, у Громова не было никаких сомнений), ветхая перекладина, как назло, третья сверху, сломалась, и он рухнул на землю, ударившись виском вон о тот позеленевший кирпич. Впрочем, если бы не ударился, вряд ли выжил. Все же почти под стольник.
Виталий сел на корточки возле сломанной перекладины, осторожно, рискуя подцепить занозу, провел рукой по шершавой поверхности и вздрогнул.
– Дядя, подойди сюда! – позвал он Воронцова, пытавшегося приделать к окну отвалившийся ставень.
– Ну, что там у тебя? – Вадим Сергеевич присел рядом с ним. – Чем тебя поразила эта рухлядь? Тем, что сломалась всего одна перекладина?
– Она не сломалась. – Виталий выпрямился и взглянул дяде прямо в глаза: – Ее подпилили. Вот, посмотри, – он еще раз провел рукой по шершавому дереву. – Если бы перекладина сломалась, концы были бы неровными, как в таком случае. – Громов взял сухую веточку, невесть как оказавшуюся в огороде, и сломал без напряжения, морщась от пыли, разлетевшейся в разные стороны. – Видишь? Концы разлома неровные. А что мы имеем здесь? Края ровные почти до середины, даже больше.
Вадим Сергеевич заморгал:
– Ерунда какая-то. Хочешь сказать, что кто-то сделал это специально?
Громов кивнул, пнув ногой толстый ствол жирного зеленого сорняка, вскормленного перегноем и дождями. Если бы дед был жив, этот красавчик давно бы лежал в перегнойной яме. Воронцов подскочил, как подстреленная птица, и схватил племянника за локти:
– Но это… Это означает, что его убили.
– Да, – твердо ответил Виталий. Нагнувшись, он поднял пилу, прятавшуюся в сорняках. – А это, похоже, орудие преступления. – Он осмотрел зубья, состаренные временем, потерявшие остроту, но все же способные перепилить жалкую перекладину. – Кстати, несмотря на дожди, здесь еще осталось немного опилок. – Частный детектив осторожно соскреб их и спрятал в полиэтиленовый пакетик, который всегда носил с собой. – Мои ребята вмиг докажут тебе, что опилки с этой перекладины.
– А если отец пилил лестницу? – Сказав это, Воронцов поперхнулся и закашлялся.
Предположение показалось ему нелепым, но возразить племяннику по-иному не получалось. И все же это выглядело
Кому понадобилось убивать столетнего деда, тихо и мирно доживавшего свои дни в ветхой лачужке – точно как у Пушкина!
– Дядя, тебе стыдно от той глупости, которую ты говоришь. – Виталий вздохнул: – Скоро ты подведешь меня к мысли, что таким образом мой бедный дед покончил с собой.
– Ты прекрасно знаешь, что я хочу сказать, – парировал Воронцов и ущипнул себя за мочку уха. Привычка, от которой он никак не мог избавиться, как ни странно, успокаивала.
– Я хочу сказать лишь то, что пожилой, подчеркну – очень пожилой, человек вряд ли заинтересовал кого бы то ни было. Зачем кому-то его убивать? Чтобы ограбить? Давай пройдем в дом.
Он положил руку на широкое плечо племянника, и мужчины вошли в ветхое жилище. Оба знали, что Сергей Лаврентьевич был очень аккуратным и маниакально следил за чистотой. Все предметы – а их раз, два и обчелся – лежали на своих местах. На столе красовалась ваза с искусственными розами, сделанными из бисера, которые когда-то бабушка создала собственными руками. Она вообще была большая рукодельница. На стене висела бисерная, слегка потускневшая картина – обычный деревенский пейзаж: пруд, подернутый тиной, пасущиеся на лугу коровы и пастух, развалившийся под невысоким деревцем с пышной изумрудной кроной. На книжной полке стояли книги – корешок к корешку. Панцирная кровать с тремя высокими подушками аккуратно заправлена немного выцветшим покрывалом в цветочек.
В другой, маленькой комнате, на втором этаже, тоже стояла кровать, только деревянная, с одним матрасом, возле нее – стул и тумбочка, на которой пылилась черная лакированная шкатулка. Посередине комнаты хозяин поставил таз, и это подтвердило предположения, что крыша действительно протекала.
– Так я и думал. – Воронцов опустил голову, и Виталий понял, о чем хотел сказать его дядя.
Все лежало на своих местах, не было разбросано, а это означало, что никто не проникал в дом с целью ограбления, следовательно, старик, ветеран Великой Отечественной не мог заинтересовать воров. Получается, версия с подпиленной перекладиной не лезла ни в какие ворота. И все же Громов готов был поклясться, что кто-то подпилил ее. Но с какой целью?
– Ну что, признаешь ошибку, частный детектив? – насмешливо поинтересовался дядя. – С чего вдруг кому-то убивать моего отца? Кстати, наиболее заинтересованные в его смерти – родственники, то есть и мы с тобой. Клянусь, я этого не делал, потому что старый деревянный сруб мне не нужен. Слушай! – Его голубые глаза загорелись, и он крепко сжал руку племянника: – Может, это сделал ты? Может, на участке отца нашли нефть и тебе предложили за него огромные деньги?
– Дядя, не юродствуй, – Виталий нахмурил тонкие русые брови. – Если эксперты признают, что на пиле частицы материала лестницы, придется проводить расследование.
– Потом, – отмахнулся Воронцов. – В смысле, о твоих фантазиях. – Вадим Сергеевич с любовью взял в руки шкатулку и, погладив ее глянцевую поверхность, увы, чуть подпорченную временем, открыл, с грустью заметив: – Письма… Виталик, тут все письма, понимаешь? И мои, и Лиличкины, и твоих родителей… Странно, что он хранил их долгие годы и, наверное, перечитывал. Я знаю, зимой отец спал в этой комнате, на втором этаже. Получается, шкатулка стояла у изголовья кровати. И он читал их… А я давно считал его очерствевшим…