Наследство последнего императора
Шрифт:
– Да, ее величество мне это говорила, – ответил доктор. – Но государыня совершенно не заразилась и, скорее всего, не заболеет. Очевидно, у нее сильный врожденный иммунитет. Или, что тоже нередко встречается в жизни, в ней, как у очень любящей матери, поглощенной сильным желанием спасти и выходить детей, проснулись дополнительные силы, и болезнь перед ней отступила. Но преждевременно радоваться не следует, посмотрим, каково будет развитие…
Я резко повернулся к Черткову:
– Господин поручик! Но вы не можете мне запретить увидеть жену! Хоть
Тот поколебался.
– Хорошо, – решившись, ответил Чертков. – Но только на минуту – не больше.
И едва он произнес эти слова, по лестнице спустилась усталая сестра милосердия – моя дорогая Аликс. Ее сопровождал солдат с винтовкой и примкнутым штыком. О, Господи, дай мне выдержать и это испытание!
Мы приблизились друг к другу, я сжал ее руки, не решаясь поцеловать их при посторонних. Они были холодны, словно мрамор. От ее белого платка с красным крестом, застегнутого впереди наглухо, и серого сестринского платья сильно пахло свежими лекарствами, больше всего йодом, но сквозь эти чужие запахи я явственно ощутил родной запах детских волос, запах моих – наших детей…
– Darling, – шепнула она. – Им уже лучше – слава Иисусу Христу! – добавила она громче уже по-русски. И вдруг улыбнулась: – Ты их не узнаешь! Я их сегодня вечером, то есть уже вчера вечером остригла – всех наголо!
– Наголо? Как солдат-новобранцев? – улыбнулся я.
– Как солдат? Нет! – засмеялась моя Аликс. – Как бильярдные шарики! Шары!.. Они все совсем лысые.
Я увидел краем глаза, как отвернулся поручик Чертков, а солдаты заулыбались, покашливая. Тот, кто сопровождал мою Аликс, отошел в сторону и поставил винтовку к ноге.
– И замечательно! Правильно сделала, – заявил я. – Быстрее поправятся. Значит, корь…
– Слава Господу нашему – не хуже… Алеша принес от Макарова, товарища своего. А тот – из кадетского корпуса.
– Ну что же, – произнес я. – Детские болезни… Вот Евгений Сергеевич говорил когда-то, что они неизбежны. Все должны ими переболеть. А что ты, родная моя? – спросил я по-английски.
– У меня все хорошо. Вот Евгений Сергеевич не даст мне неправду сказать. Он ни на шаг не отходит, – благодарно глянула она на доктора. Он подтверждающе кивнул. – А ты?.. Ох, нет, не рассказывай сейчас… Потом, все потом!
– Но у меня тоже все очень хорошо!.. – произнес я, но тут, словно удар оглоблей, раздался отвратительный голос поручика Черткова:
– Гражданин Романов! Свидание окончено. Извольте проследовать под арест в отведенное вам помещение!
Бедная Аликс побледнела. Ее тоже ошеломили дикие слова, которые никогда никто из нас не слышал: «гражданин Романов», «свидание», «арест»… Но она, к чести ее, немедленно овладела собой и вернула все свое достоинство: никто не должен видеть, что мы страдаем. Никому мы не имеем права доставлять такую радость – видеть наши страдания! И сухо отчеканила:
– Покорно благодарю вас, господин поручик! Благодарю от всего сердца и с надеждой буду ждать следующего свидания
Так нас разлучили…»
Николай перечитал еще раз слова жены, почувствовал, что у него увлажнились глаза, обернулся и посмотрел на постель. Александра крепко спала. Блики темного пламени сквозь отверстия печной дверцы перебегали по ее высокому лбу, по прекрасным пепельным волосам, в которых он уже без труда мог различать седину. Сын часто и шумно дышал, чуть приоткрыв рот. Николай закрыл тетрадь, посидел еще несколько минут и взялся за валенки.
Но как только он их стащил, снова раздался стук в дверь – негромкий, но требовательный.
Николай в одних шерстяных носках тихо подошел к двери.
– Кто? – вполголоса коротко и недовольно спросил он, хотя дверь не запиралась и любой из охранников мог войти без спроса. Раз стучат, значит, кто-то из своих – не из «польско-большевистской» партии.
– Ваше величество!.. Это снова Кобылинский. Срочно! Разрешите?
Николай осторожно открыл дверь и полковник вошел.
– Что за тревожная ночь, – устало проговорил Николай.
– Не извольте сердиться, Ваше величество, – извиняющимся тоном произнес полковник.
– Я знаю, Евгений Степанович, что вы по пустякам меня беспокоить не будете, – сказал Николай. – Так что же?
– Здешняя чека получила срочную телеграмму из Екатеринбурга. Тамошнее чековское начальство собирается выслать сюда отряд под командованием некоего Семена Заславского. У него приказ: захватить вас и этапировать к себе. Одновременно возможно прибытие отряда из Омска под началом какого-то матроса Хохрякова.
– Сведения точные? – тихо спросил Николай.
Кобылинский ответил с некоторым сомнением в голосе:
– За абсолютную достоверность ручаться не могу. Но исходят они от человека, который мне лично хорошо известен. Он уже не раз осведомлял меня о различных обстоятельствах, но они были не так важны для того, чтобы я тревожил Ваше величество малозначащей информацией.
– В моем положении не бывает малозначащей информации, – заметил Николай. – Ваши действия?
– Я подчиняюсь непосредственно правительству России, – твердо ответил Кобылинский. – Меня сюда командировало правительство. И только оно, и никакой другой орган или организация, может мне приказывать.
Николай скептически хмыкнул.
– Но ведь того правительства уже нет, – возразил он. – Теперь же у них другое!
– С юридической точки зрения, теперь у нас у всех другое правительство, – не согласился Кобылинский. – И совершенно не имеет никакого значения тот факт, считаем ли мы совнарком законным органом власти или нет, нравится он нам или нет. Никакого другого правительства, которое имело бы реальную, а не только желаемую власть, опирающуюся на военную силу, в России не существует. И поэтому для меня совершенно неважна политическая суть теперешней центральной власти. Главное, имеет ли она достаточно силы, чтобы требовать от моего отряда подчинения.