Наследство в глухой провинции

Кондрашова Лариса

— Потом посмотрю… Ну, и как ты?

— Нормально.

— Обиделась на мой казарменный тон?

— Для себя я это все перевела в шутку. Ты на самом деле считаешь, будто с женщинами — независимо от возраста — надо разговаривать именно так?

— Все дело в том, что я не знаю, как надо, — шумно вздохнул он. — То есть я не имею в виду свою работу или то, как воспитывать дочь…

— А, значит, в правильности своей воспитательской методы ты абсолютно уверен?

— Ты же сама говорила, что Лерка воспитана правильно.

—

Правильно. Но почему ты считаешь, что немного ласки может испортить девочку?

— Девочек надо воспитывать строго. Ласка поселяет в них любовь ко всему человечеству, и они не разбираются в людях. Не могут отличить порядочных людей от всякой мрази…

Тупиковый разговор. Федор вбил себе в голову весьма спорные педагогические принципы и теперь ни в чем не сомневается. То, что его дочь, можно сказать, вышла сухой из воды, всего лишь дело случая. А если бы ее насильник не расслабился после приличной дозы алкоголя или Валерия не смогла ударить его как следует? Об этом страшно даже рассуждать…

— Тогда в чем ты не уверен?

— Я все время вспоминаю, как меня бросила жена. Может, с точки зрения женщины, во мне чего–то не хватает?

— Не могу знать, о чем думала твоя жена, — сухо проговорила я и спохватилась.

Это же элементарно. Разве так уж необычен ее поступок? Многие женщины пытались делать что–то назло своим любимым. Правда, далеко не все в этом признавались. И не у всех это получалось удачно. Интересно, они жили в гражданском браке или ей срочно пришлось разводиться, чтобы поехать в Америку?

— Прости, я вовсе не то хотел сказать… А если и ты найдешь во мне что–нибудь такое…

— Федор, перестань, с того времени прошло пятнадцать лет.

В самом деле, по–моему, он уже пробуксовывает на одном и том же месте!

Но и со мной тоже что–то происходило. Я никак не могла сосредоточиться на нашем общении с Михайловским. Какая–то часть моего «я» упорно пыталась вспомнить сегодняшнюю встречу с Шуваловым.

Местный воздух вреден для меня — я готова повторять себе это снова и снова.

Прежде всегда была человеком цельным. Это не комплимент мне самой, а просто констатация того образа, который, кажется, постепенно мною утрачивается. То есть раньше я не мучилась сомнениями и не раздиралась противоречиями. Если бы прежде мне встретился мужчина, которого я полюбила, я бы тут же сказала об этом Коле Дольскому и ни в коем случае не стала бы его обманывать. Разрываться на два фронта не по мне. Я считала: или — или.

Но чтобы дать согласие на брак одному и едва не переметнуться к другому… нет, такого я от себя никак не ожидала. Хорошо было верующим людям. Согрешив, они накладывали на себя епитимью, отмаливали грех, вольный или невольный, и в самоистязании находили успокоение. В крайнем случае изводили себя постами и молитвами. А мы можем только есть себя поедом, как будто нам и так мало стрессов, или стараемся забыть о своих неблаговидных поступках

в пучине удовольствий… Впрочем, ко мне это не относится.

Минуточку, я же ничего такого не сделала!

Но хотела…

Надо срочно переводить свои мысли на другие рельсы.

— Федя, твоя дочь считает, что ты приготовил нам сюрприз. В кавычках.

— Вот паршивка! — рассмеялся он. — И откуда в ней такая наблюдательность?

— Просто она женщина, Федя, пусть и несовершеннолетняя. Тебе не хочется, чтобы она взрослела?

— Я этого боюсь, — неожиданно признался Федор. — Представляешь, как–нибудь я прихожу домой, а у нее в гостях мужик, и она говорит: «Знакомься, папа, это мой муж, и я ухожу к нему жить…»

— И поэтому ты поторопился сделать мне предложение? — выпалила я.

Некоторое время он обалдело смотрел на меня, а потом шумно выдохнул.

— Всегда знал, что у женщин странная логика, но чтобы настолько… — Он привлек меня к себе и крикнул в сторону комнаты дочери: — Валерка, иди сюда, дело есть!

Лера вышла к нам.

— Признавайся, за кого замуж собралась? — нарочито строго спросил он и незаметно подмигнул мне.

Глаза у девочки округлились.

— Пап, это у тебя прикол такой, да?

— Видишь ли, доча, Лариса Сергеевна считает, будто я хочу на ней жениться только потому, что боюсь одиночества. Мол, ты выйдешь замуж, а я останусь один.

— Федя, но ты же перевернул все с ног на голову!

— Ладно, Лера, ты права, это у меня прикол. Небольшая месть госпоже Киреевой за то, что она считает, будто я излишне строг с тобой.

— Не всегда… Хотя бывает, конечно…

Девчонке не хотелось обидеть отца, но и со мной она была согласна.

— Скооперировались? Но вот завтрашняя поездка на Синь–озеро… — он сделал эффектную паузу, — вовсе не отменяется.

— Ура! — закричала Лера.

— Хотя наш начальник пытался выпихнуть меня в командировку. Но я сказал, что командировка может пару дней подождать, когда у меня, можно сказать, жизнь решается.

Лера обратила на меня сияющий взгляд и сказала;

— Говорят, на озере такая красота. Я папу два года просила свозить меня туда. У нас уже все девчонки там побывали, а папе как обычно некогда…

— Короче, не чувствую выражений благодарности. Мы с двух сторон чмокнули его в щеку.

— То–то же!

— А мы одни поедем? — с подозрением спросила Лера.

— Небольшая компания. Еще парочка машин, кроме нашей.

Все–таки это озеро — такая глухомань…

— Больше, чем Костромино? — ужаснулась я.

— Намного! Сто двадцать километров от Ивлева, и на всем расстоянии лишь два небольших поселочка в десять дворов… Подъем в пять утра. Никаких кассет и книг. Чтобы выспались. Задача ясна?

— Ясна, — пробурчала Лера, — небось ее поставили для меня одной?

— Ты настоящая дочь мента, — хохотнул Федор. — Все правильно понимаешь.