Настало времечко…
Шрифт:
Вострухина выставила подбородок и отрезала:
– Да уж не с тобой!
– Ах, вот как! – гордо сказал Петька. – Ну, я пошел. Гуд бай. Желаю всего хорошего. И счастья в личной жизни.
И он ушел. А мы остались.
– Как же это все-таки, Вострухина? – помолчав, спросил я. – Выходит, ты с Петькой не хотела целоваться, а сама целовалась. Не очень-то, знаешь, получается…
– А ты! – сказала Вострухина. – Ты!.. – Развернулась так, что косы просвистели, и пошла.
– Вострухина! – закричал я. – Ну че ты психуешь, честное слово!..
Последняя дверь
Когда уж очень сильно захотелось есть и ноги от холода покрылись мелкими пупырышками, Мотька забился в угол между домом и оградой и тихо, чтобы никто не слышал, заплакал.
– Эгей! – раздалось вдруг над его головой. – Ты чего ревешь, цветок жизни?
Мотька отнял кулаки от глаз и прямо перед собой увидел синие лыжные штаны. Потом он обнаружил над штанами клетчатую рубаху и, подняв глаза еще выше, – лохматую рыжую голову в старой соломенной шляпе. Голова покачивалась из стороны в сторону и смешно подмигивала круглым зеленым глазом.
– У-у-у… – снова затянул Мотька.
– Эй, брось, – сказал рыжий дядька и, присев возле Мотьки на корточки, взял его за плечи. – Говори, в чем дело?
– Квю-юч потевяв! – громче заплакал Мотька.
Дядька свистнул и убежденно сказал:
– Зря.
Мотька, почувствовав, что его жалеют, заревел совсем громко.
– Что ж мне с тобой делать, а? – спросил дядька, прислоняясь к ограде и ловко бросая в рот папироску. – Завязал ведь я.
Он покурил маленько, потом взял Мотьку за руку и сказал:
– Ну, пошли. Показывай.
Они поднялись на четвертый этаж.
– Где мать-то? – по дороге спрашивал дядька.
– На ваботе.
– Угу… а отец?
– Отец нас бвосил, – заученно ответил Мотька.
– Ха! Это кто же тебе сказал?
– Тетя Квава.
– Голову надо оторвать твоей тете Клаве! – сердито сказал дядька. – Ну, про это ты ей лучше не говори. Ладно?
На площадке дядька опустился перед дверью на одно колено, достал из кармана какую-то блестящую штучку и осторожно поковырял ею в замке. Что-то тихо щелкнуло, и дверь открылась.
– Ну, входи, – сказал дядька, распрямляясь.
Когда Мотька переступил порог, он тихо окликнул его:
– Эй, а ты не боишься один-то?
– А кого? – обернулся Мотька.
– Ну… жуликов, например?..
– Каких жу-ви-ков? – спросил Мотька, старательно выговаривая незнакомое слово.
– М-да… – протянул дядька, сдвигая на затылок шляпу. – Ну, иди. Иди-иди. Дверь закрой!
Мотька не видел, как дядька сбежал по лестнице, не видел, как, остановившись в подъезде, он бросил в мусорный ящик свою блестящую штучку.
Мотька прошел через всю комнату и обеими руками толкнул дверь на балкон. Он просунул нос между металлическими балконными прутьями и посмотрел вниз. Рыжий дядька, ставший теперь очень коротеньким, решительно размахивая руками пересекал улицу…
Воспитательный
Вовка неохотно ел борщ. Мама сказала:
– Если он не будет есть борщ, то никогда не вырастет. Правда ведь, папочка?
– Разумеется! – живо откликнулся папа и незаметно подмигнул маме. – Один мой сотрудник тоже в детстве не ел борща и остался маленьким. Все дяди как дяди, а он – с нашего Вовку.
Вовка разинул рот и опустил ложку в тарелку.
– Да-а! – продолжал папа. – Сам маленький-маленький, портфель кое-как поднимает, а борода – до колен.
– А он разве не бреется? – спросил Вовка.
– Бреется! – радостно ответил папа. – Четыре раза в день. А она все равно растет.
Мама покачала головой, забрала тарелки, две пустых и Вовкину полную, и положила всем каши.
– Между прочим, – заметил папа, – кашу он тоже не ел. Ни пшенную, ни рисовую, ни гречневую. В общем, достукался. Теперь собственная дочка его на работу возит… в детской коляске. Потеха!
Вовка во все глаза смотрел на папу, каша из ложки капала ему на колени. Папа крутнул головой и, давясь от смеха, сказал:
– Перед праздником всем в тресте премии выдавали. Кому деньгами, кому фотоаппарат, кому ружье… А ему – куклу-неваляшку! Умора, честное слово!
Мама вздохнула и поставила перед ним стакан с компотом.
– Кстати, – сказал папа, и глаза его азартно заблестели, – компот он не любил тоже. Одни ягодки вылавливал. Теперь кается, да поздно. Недавно его кондуктор в троллейбусе так за уши оттрепала – любо-дорого! У кого, говорит, ты, паршивец, проездной билет слямзил? Да еще фотокарточку свою прилепил! Хе-хе-хе! Да-а! Но вот что хорошо – курить он так и не научился… Соску сосет! Сидит в кабинете и посасывает!..
Вовка замлел от восторга и перевернул на скатерть стакан с компотом.
– Ну вот, – сердито прошептала мама. – Довоспитывался! С тобой только свяжись!
– Ты что, не веришь? – обиженно закричал папа. – Чего ты мне подмигиваешь! Я говорю – сосет!..
В тихом омуте
Приглашение «на иностранца»
Мишу Побойника я встретил на второй день после возвращения.
– Привет, иностранец! – обрадовался Побойник. – Сенькю вери матч! Хорош ты гусь – заявился и в кусты! А кто будет впечатлениями делиться, а? Пушкин?
– Да какие там впечатления, – попробовал отговориться я. – Всего месяц и покрутился-то за границей…
– Ты это брось, старик, – сказал Мишка. – Был в Европе? Был. И все. Имей в виду, я с тебя не слезу, пока обо всем не расскажешь. Лучше говори, когда придешь. Давай сегодня.
– Сегодня не могу, – замотал головой я. – Сегодня мы у тещи.
– Тогда завтра, – предложил Миша. – Завтра у нас пельмешки сибирские. Ты, поди, уж забыл, с чем их едят.
Я вынул записную книжку, полистал и вздохнул: