Настанет день

Лихэйн Деннис

— Твой город. — Дэнни фыркнул.

Отец мягко улыбнулся:

— Это мой город, Эйден. И наше управление создали мы, такие люди, как я и Эдди. Не комиссары, не О’Мира, как бы я его ни уважал, и, конечно, никакой не Кёртис. Видишь ли, что будет с полицией, то будет и с городом. — Он вытер лоб платком. — Твой старик малость сбился с аллюра, но ничего, у меня откроется второе дыхание, мой мальчик. Даже не сомневайся.

Молча они поднялись еще на два пролета. Подошли к комнате Дэнни, отец несколько раз вздохнул, и Дэнни вставил ключ в замок.

Не успел он повернуть ключ, как Нора уже открыла. Она улыбнулась. Потом увидела,

кто стоит рядом, и ее светлые глаза словно подернулись пеплом.

— Это еще что? — спросила она.

— Я ищу Джо, — сказал отец.

Она, как будто не слыша его, не сводила глаз с Дэнни:

— Ты его привел?

— Он сам пришел, — ответил Дэнни.

Отец произнес:

— Я не больше вашего хочу здесь находиться, потому что…

— «Шлюха», — произнесла Нора, обращаясь к Дэнни. — Последнее слово, которое я слышала от этого человека.

— Джо пропал, — сообщил ей Дэнни.

Она глядела на Дэнни с холодной яростью, которая, хоть и была обращена главным образом на его отца, относилась и к нему самому: ведь именно он привел этого человека на их порог. Она перевела взгляд с его лица на лицо Томаса.

— А его вы как обозвали, что он сбежал от вас? — поинтересовалась она.

— Я только хочу знать, не заходил ли сюда мальчик.

— А я хочу знать, почему он убежал.

— У нас вышла небольшая размолвка.

— Вот оно что! — Нора откинула голову. — Я прекрасно знаю, как вы улаживаете свои небольшие размолвки с Джо. Палку тоже использовали?

Отец повернулся к Дэнни:

— У моего терпения есть пределы.

— Господи, — сказал Дэнни. — Оба вы хороши. Джо пропал. Нора…

Она посторонилась, чтобы дать им войти. Дэнни стянул китель и сбросил с плеч подтяжки. Отец оглядывал комнату: свежие занавески, новое покрывало на кровати, а на столе у окна — цветы в вазе.

Нора была в своей фабричной одежде: полосатый комбинезон, под ним — бежевая блузка. Она обхватила правой рукой левое запястье. Дэнни налил три рюмки виски и раздал всем; брови у отца поднялись, когда он увидел, как Нора пьет крепкое.

— Я еще и курю, — заметила она.

Дэнни увидел, как губы у отца напряглись, и понял: тот сдерживает улыбку.

Нора и его отец выпили, снова протянули ему рюмки, и Дэнни наполнил их опять. Отец отнес свою рюмку к столу у окна, положил рядом фуражку, сел, и тут Нора сообщила:

— Миссис ди Масси говорила, что видела днем какого-то мальчика.

— Что? — вскинулся отец.

— Он не назвался. Сказала, он позвонил в парадную дверь, посмотрел вверх, в сторону нашего окна, а когда она вышла на крыльцо, убежал.

— Еще что-нибудь?

— А еще она сказала, что он — вылитый Дэнни.

Отец отхлебнул виски, и Дэнни увидел, как у него расслабляются плечи. Наконец Коглин-старший прочистил горло.

— Спасибо, Нора.

— Вам не за что меня благодарить, мистер Коглин. Я люблю мальчика. Но вы могли бы в ответ оказать мне одну услугу.

Отец потянулся за платком, достал его из кармана кителя.

— Разумеется. Я слушаю.

— Будьте добры, допивайте свою рюмку и ступайте.

Глава тридцать первая

Два дня спустя, в июньскую субботу, Томас Коглин вышел из своего дома на Кей-стрит и отправился на пляж Карсон-бич, где должна была произойти встреча, на которой предстояло обсудить будущее города. Он облачился

в самый легкий из своих костюмов, бело-голубой, в полоску, надев под него рубашку с коротким рукавом. Он нес коричневую кожаную сумку, и с каждым шагом она казалась тяжелее. Все-таки он уже староват для того, чтобы выступать в роли носильщика, но эту сумку он не доверил бы никому. У районных властей сейчас сложное время. Его любимым штатом управляет губернатор-республиканец, прибывший из Вермонта; этот пришелец не уважает ни местные обычаи, ни местную историю. Комиссар полиции — ненавистник с ничтожным умишком, пышущий злобой на ирландцев, пышущий злобой на католиков, а как следствие — пышущий злобой на районные власти, те великие демократические власти, что некогда создали этот город. Ненавистник; не признающий ни компромиссов или покровительства, не понимающий, какими способами в этом городе уже семьдесят лет ведутся дела, с тех самых пор определяющие его облик. А мэр Питерс — живое воплощение бессилия — победил на выборах лишь потому, что районные боссы прозевали ситуацию, когда соперничество между двумя главными кандидатами, Кёрли и Галливаном, стало настолько непримиримым, что между ними втерся третий, который в ноябре и победил. С тех пор он ничего, абсолютно ничего примечательного не совершил, тогда как члены его кабинета грабят бюджет настолько бесстыже, что рано или поздно это должно выплеснуться на первые полосы газет.

Томас снял пиджак, ослабил галстук и поставил сумку у ног, остановившись в тени огромного вяза. Море плескалось всего в сорока футах, пляж кишел людьми, но ветерок был слабый. Он ощущал на себе взгляды, и это принесло удовлетворение. Еще много лет назад он дал понять всем жителям округи, что он — их благодетель, их друг, их покровитель. Если тебе что-то нужно, свяжись с Томми Коглином, и, будь уверен, он тебе поможет. Но только не в субботу. Ни в коем случае. По субботам надо оставлять Томми Коглина в покое, чтобы он занимался своей семьей, своими любимыми сыновьями и любимой женой.

В ту давнюю пору его звали Четырехруким Томми, но получил он эту кличку, которую обычно дают хапугам, не за оборотливость, а потому, что он задержал Тяжеловеса Руссо и трех других бандюг из шайки Хромого Морана: подстерег их у черного хода лавки одного еврейского скорняка близ Вашингтон-стрит. Он тогда был патрульным. Усмирив их («Уж конечно, надо иметь четыре руки, чтобы обезвредить четверых!» — заметил находившийся тогда на дежурстве Баттер О’Малли), он связал громил попарно и стал ждать подкрепления. Впрочем, они не оказывали особого сопротивления после того, как он подкрался к ним сзади и заехал Тяжеловесу Руссо дубинкой по башке. Увалень тут же уронил свой край сейфа, остальным троим пришлось сделать то же самое, результат — четыре размозженные ступни и две сломанные лодыжки.

Томас улыбался, вспоминая это теперь. Что и говорить, тогда времена были проще. Прекрасные времена. Он был молодой и крепкий. Вместе с Эдди Маккенной они работали в доках Чарлстауна, Норт-Энда и Южного Бостона, а для копа нет мест опаснее. Но как только большие парни сообразили, что этих двоих не припугнешь, они решили, что лучше бы всем им прийти к соглашению. В конце концов, Бостон — город портовый, и все, что мешает доступу в порты, плохо сказывается на бизнесе. А Томас Коглин еще с тех времен, когда бегал мальчишкой по Клонакилти в графстве Корк, понимал: душа бизнеса — компромисс.