Настанет день

Лихэйн Деннис

Краули обвел их взглядом.

— Я первый готов признать, что у ребят обоснованные претензии. Но нельзя пробить стену лбом. В данном случае стену представляет собой комиссар Кёртис. Если они продолжат упорствовать, ситуация станет непоправимой.

— При всем моем уважении, Майкл, — подал голос Дон Истмен, — что мы-то можем сделать?

— Поговорите с ними, — ответил Краули. — Лицом к лицу. Убедите, что их ожидает даже не пиррова победа, а нечто худшее.

Билли Куган, непроходимый дурак, выпалил:

— Не надо сгущать краски, Майкл. Все это как-нибудь

само собой рассосется.

Краули горестно усмехнулся:

— Боюсь, ты ошибаешься, Билли. Как сообщают, полиция Лондона и Ливерпуля взяла пример с наших. Полыхнуло по всему Ливерпулю, ты об этом не слышал? Чтобы усмирить толпу, понадобились боевые корабли английского флота — боевые корабли, Билли. Нас информируют, что в Джерси-Сити и федеральном округе Колумбия вовсю идут переговоры с АФТ. Так что, Билли, это уже далеко не только бостонская проблема. Весь мир наблюдает за нами. — Он тяжело опустился в кресло. — В этом году у нас в стране произошло больше двух тысяч забастовок, джентльмены. Вдумайтесь: по десять в день. А не желаете узнать, многие ли из этих стачек обернулись удачно для тех, кто бастовал?

Никто не ответил.

Краули помолчал и потер лоб.

— Поговорите со своими людьми, джентльмены. Остановите поезд, пока не сгорели тормоза. Иначе его уже никто не сумеет остановить, и мы все разобьемся, к чертям собачьим.

А в Вашингтоне Рейм Финч и Джон Гувер встретились за завтраком. Они встречались еженедельно, если только Финч не уезжал из города по делам бюро. Всякий раз Гувер находил изъян в каком-нибудь из блюд и отсылал его обратно. Сегодня это был чай: видите ли, недостаточно крепкий. Когда официантка вернулась с другим чайником, Гувер заставил ее ждать, пока он не капнет молока и не сделает крошечный глоточек.

— Терпимо. — Гувер махнул рукой; она ненавидяще взглянула на него и удалилась.

Финч был почти уверен, что Гувер — педик. Пьет, отставив мизинчик, эта вечная мелочная придирчивость, да к тому же до сих пор живет при матери: все признаки налицо. Хотя относительно Гувера ничего нельзя утверждать наверняка. Если бы Финч обнаружил, что тот трахает пони в рот, намазав лицо ваксой и распевая спиричуэлс, он бы не удивился. Финча уже ничто не удивляло. За время службы в бюро он, помимо всего прочего, узнал о людях главное: все больны. Больны рассудком. И души у всех больные.

— Бостон, — изрек Гувер и помешал ложечкой чай. — Их полицию ничему не научил Монреаль и Ливерпуль.

— Судя по всему, нет. Вы правда думаете, что они забастуют?

— Они — преимущественно ирландцы, — заметил Гувер, чуть пожав плечами, — а этот народ никогда не руководствовался в своих поступках ни осторожностью, ни здравым смыслом. На протяжении всей истории так было. Не вижу причин, отчего бы им вести себя иначе в Бостоне.

Финч отхлебнул кофе.

— А если так, то Галлеани выпадает неплохая возможность взбаламутить воду.

Гувер кивнул:

— Галлеани и всем прочим бунтовщикам в регионе. Ну и начнется раздолье для обычного криминалитета.

—

Нам следует вмешаться?

Гувер смерил его взглядом:

— Зачем? Дело может обернуться хуже, чем в Сиэтле. Хуже, чем где-либо. А если общественность спросит, защитила ли их местная полиция, полиция штата, к кому им придется обращаться?

Финч улыбнулся. Про Джона можно говорить что угодно, но его пакостный умишко работает великолепно. Если он случайно не наступит кому-нибудь на мозоль, то далеко пойдет . [79]

79

Джон Гувер возглавлял Бюро расследований (при нем преобразованное в ФБР) с 1924 по 1972 год — до самой своей смерти. Все это время он оказывал большое влияние на государственную политику США.

— К федеральному правительству, — произнес Финч.

Гувер кивнул.

— Они сами прокладывают для нас дорогу, мистер Финч. Мы только подождем, пока не остынет асфальт, и прокатимся с ветерком.

Глава тридцать четвертая

Дэнни договаривался по телефону с Дипси Фиггисом из 12-го насчет дополнительных стульев для сегодняшнего собрания, когда вошел Кевин Макрей с видом человека, который только что узрел нечто совершенно неожиданное — вроде давно умершего родственника или кенгуру в собственном подвале.

— Кев?

Кевин глянул на Дэнни так, словно пытался сообразить, откуда тот здесь взялся.

— Что случилось? — спросил Дэнни.

Макрей протянул вперед руку с листком бумаги.

— Меня отстранили, Дэн. — Глаза у него расширились, и он провел бумагой по голове, точно полотенцем. — Отстранили, черт побери. Можешь себе представить? Кёртис говорит, мы все должны явиться на слушания. Нас обвиняют в нарушении служебного долга.

— Все? — переспросил Дэнни. — Скольких отстранили?

— Я слышал, девятнадцать человек. — Лицо у него было растерянное, как у ребенка, потерявшегося в толпе. — Что мне делать? — Он помахал листком, озирая комнату, и голос у него упал почти до шепота. — Это была моя жизнь.

Всех членов правления нарождающегося профсоюза бостонской полиции временно отстранили от занимаемых должностей. Всех, кроме Дэнни. Всех, кто распространял и собирал подписные листы в пользу вступления в АФТ. Всех, кроме Дэнни.

Позже он позвонил отцу:

— Почему не меня?

— А ты сам как думаешь?

— Не знаю. Поэтому я тебе и звоню, папа.

Он услышал шорох кубиков льда: отец вздохнул, сделал глоток.

— Я всю жизнь тебя уговаривал заняться шахматами, сынок.

— И игрой на пианино.

— Это мать. Я лишь поддержал ее идею. Но умение играть в шахматы, Эйден, сейчас бы тебе очень помогло. — Еще один вздох. — Куда больше, чем способность сыграть регтайм. Что думают ребята? Для тебя, вице-президента их профсоюза, сделано исключение. Что бы ты подумал на их месте?