Настольная книга сталиниста
Шрифт:
Но ещё большего внимания заслуживает решение о создании в НКВД отдела охраны. Создание этого отдела, чистка центрального аппарата НКВД свидетельствовали о недоверии к тем, кто по долгу службы обязан был своевременно информировать узкое руководство о подлинных настроениях членов ЦК, но не сделал этого. Своим бездействием (или саботажем?) поставил и самого Сталина, и его приближенных в ложное положение, обрек в ходе июньского Пленума на неожиданное и бесславное поражение, вынудил смириться с волей партократии, оказавшейся сильнее. Ну а выбор, павший именно на Ежова, был предопределен лишь одним. Той оставшейся в рукописи книгой, которую он написал к концу 1935 г., обобщив на свой лад материалы следствия по делу об убийстве Кирова, с которыми его знакомили как председателя КПК. В своем большом, объемом в 230 машинописных страниц, труде «От фракционности к открытой контрреволюции» Ежов пришел к явно надуманным в основном выводам, поначалу категорически отвергнутым
Эта-то рукопись и стала с конца сентября 1936 г. программой действий для НКВД, предварительно явившись основой подготовленного Ежовым текста постановления Политбюро от 29 сентября «Об отношении к контрреволюционным троцкистским элементам». [60] Уже своим названием она сделала всех тех, кто когда-либо голосовал за резолюции, предлагавшиеся Троцким, или открыто разделял его взгляды, или участвовал в организованных им или при его участии оппозициях, или тех, кто в годы Гражданской войны служил под его началом, контрреволюционерами. Другими словами, явными преступниками, подлежавшими немедленному аресту и приговору, выносимому без суда и следствия.
60
Там же, ф. 17, оп. 163, л. 1124, л. 54–55.
Подобное откровенно антиправовое, формально-анкетное установление «виновности» троцкистов, а вместе с тем и зиновьевцев, сразу же породило новую волну пока ещё относительно небольших репрессий. Выборочных, ограниченных по своим масштабам. Об их размерах в октябре — ноябре 1936 г. можно судить по докладу Ежова на Пленуме ЦК ВКП(б) 4 декабря 1936 г. Отчитываясь о работе по «ликвидации троцкистского подполья», он привел данные, к которым следует относиться с полным доверием, ибо они вряд ли были занижены. На Украине за два месяца арестовали свыше 400 человек, в Ленинградской области — свыше 400, в Грузии — свыше 300, в Азово-Черноморском крае — свыше 200, в Западно-Сибирском — 120, в Свердловской области — свыше 100. [61] По этим неполным и отрывочным данным можно предположить, что поначалу политическим репрессиям подверглось в целом по стране от 4 до 6 тысяч человек. Во много раз больше, нежели предлагал Сталин на июньском Пленуме, — всего лишь исключить из партии 600 троцкистов и зиновьевцев. Но несравненно меньше числа оппозиционеров узкому руководству, названному Троцким тогда же, — 20–30 тысяч человек. [62]
61
Там же, оп. 2, д. 575, л. 13.
62
Троцкий Л. Преданная революция. М., 1991, с. 234.
Однако ни установление численности «врагов», ни перечисление их преступлений — шпионаж, диверсии на промышленных предприятиях и транспорте, подготовка терактов, не стали главным в докладе Ежова. Дважды по ходу выступления он подчеркнул иное. Мол, троцкисты и зиновьевцы «активизировали свою работу в 1935 и 1936 гг., вернее — в начале 1936 г.». [63] Установление же именно такого периода и особенно подчеркивание как наиболее серьезной и опасной его заключительной фазы должно было быть понято участниками Пленума, и понято однозначно. Указывало им вполне конкретно на время подготовки новой Конституции, на заявление Сталина об альтернативности предстоявших выборов. Заставляло только так и воспринимать слова нового наркома внутренних дел еще и то, что сам Пленум посвятили в основном конституционному вопросу, а первый из двух дней его заседания проходил в канун решающего голосования на съезде Советов — за или против утверждения новой Конституции.
63
РГАСПИ, ф. 17, оп. 2, д. 575, л. 19, 21.
К сожалению, основные материалы декабрьского (1936) Пленума остаются недоступными. Выступления Сталина о проекте Конституции, в прениях по докладу Ежова, и заключительное слово, впрочем, как и полный текст его доклада на июньском Пленуме, все еще засекречены. Потому-то и невозможно установить, до Пленума или в ходе его работы Сталин отказался от вынесения на съезд Советов помимо собственно текста Конституции еще и нового избирательного
«Советская власть, — заявил Сталин, — лишила избирательных прав нетрудовые и эксплуататорские элементы не на веки вечные, а временно, до известного предела… Не пришло ли время пересмотреть этот закон? Я думаю, что пришло время. Говорят, что это опасно, так как могут пролезть в верховные органы страны враждебные Советской власти элементы, кое-кто из бывших белогвардейцев, кулаков, попов и т. д. Но чего тут особенно бояться? Волков бояться — в лес не ходить. Во-первых, не все бывшие кулаки, белогвардейцы или попы враждебны Советской власти. Во-вторых, если народ кой-где и изберет враждебных людей, то это будет означать, что наша агитационная работа поставлена из рук вон плохо, и мы вполне заслужили такой позор». [64]
64
Сталин И. Вопросы ленинизма. М., 1939, с. 532.
Молотов, выступивший на съезде 29 ноября, в целом сказал гораздо больше, нежели мог себе позволить Сталин при сложившихся обстоятельствах. «Кандидатов в советы, — заявил он, — наряду с организациями большевистской партии будут выставлять также многочисленные у нас беспартийные организации». Сразу же пояснил смысл сказанного, фактически повторив интервью Сталина Рою Говарду: «Эта система… не может не ударить по обюрократившимся, по оторвавшимся от масс. С другой стороны, эта система облегчает выдвижение новых сил… которые должны прийти на смену отсталым или очиновнившимся элементам. При новом порядке выборов не исключается возможность выбора кого-либо из враждебных элементов, если там или тут будет плоха наша агитация. Но и эта опасность в конце концов должна послужить на пользу дела, поскольку она будет подхлестывать нуждающиеся в этом организации и заснувших работников».
Так Молотов разъяснил причины возвращения почти миллиону осужденных или раскулаченных крестьян избирательных прав и одновременно обрушился на троцкистов, рассматривая только их, большевиков-ортодоксов, как реальных политических противников. Поначалу развивал эту мысль безлично: «Все лучшее в демократическом устройстве других государств мы берём и переносим в нашу страну и применяем к условиям советского государства. За бортом остается только право на легальность для политических партий, кроме партии коммунизма… В нашей стране… другие политические партии, как показал весь наш опыт, являются агентурой реставраторов капитализма; не может быть места для их легализации».
Завершил же мысль предельно конкретно, адресно: «В волчьей стае врагов коммунизма, — жестко и грубо бросил он в зал, — не последнее место занимают теперь господа троцкисты, у которых одни цели с буржуазией. Эти люди, как известно, пошли в угоду и по указке буржуазных государств на самые грязные и на самые гнусные контрреволюционные дела. Известно, что у них есть подпевалы и пособники из правых отщепенцев. Что же? Мы знаем, как поступить с отбросами революции». [65]
65
Правда, 30.XI.1936.
За несколько дней до открытия VIII чрезвычайного съезда Советов СССР Яковлев, 29 сентября назначенный в дополнение к занимаемым должностям еще и первым заместителем председателя КПК, представил в Политбюро записку. «Тов. Радченко, — говорилось в ней о начальнике Заготлен, — направил управляющим своих контор распоряжение, в котором написано: «Предлагаю вам всех исключенных из партии при проверке партдокументов уволить». Считаю, что этот способ себя страховать и подкидывать ЦК исключенных из партии как безработных по меньшей мере непартийный. Предлагаю проект постановления ЦК ВКП(б) для публикования в печати». Спустя неделю проект, — «отменить распоряжение… Радченко, ибо оно противоречит политике партии», предложенный Яковлевым и одобренный 21 ноября Сталиным, Молотовым, Андреевым, Ждановым, Калининым, Чубарем, а перед тем и Ежовым, появился во всех газетах. [66]
66
РГАСПИ, ф. 17, оп. 163, д. 1128, л. 87–88.