Настоящее в будущем
Шрифт:
Ночью они занимались любовью, а под утро, пока Чарли ещё спал, Реджина сбежала, но на этот раз оставила записку. Кольцо она взяла с собой, потому что склонялась к положительному решению, но ей требовалось немного время для себя. Она купила машину и решила вернуться домой, в Сторибрук, заскочив по пути к Генри. Её удивлению не было предела, когда Генри сам позвонил ей и попросил забрать его. Он тоже хотел попасть в Сторибрук, но не стал возражать, когда она передумала. Нечто странное творилось с ними обоими.
— Переночуем здесь, — сказала она сыну, когда они добрались до Амхерста, небольшого
— А завтра куда? — спросил Генри.
— Я не знаю, — сокрушённо покачала головой Реджина. — Мне просто нужно немного времени, Генри. Совсем немного.
Время было её главным врагом.
***
Удивительная вещь — время. Для кого-то оно ничего не значит, кто-то его бережёт, как нечто ценное, а кто-то прожигает впустую, стараясь расстаться с остатками этого яда как можно скорее и исчезнуть. Синдальт всегда считал само существование времени проклятьем, но теперь время спасло его. Сгорев, он восстал из пепла на тёмных улицах Сторибрука.
— Я жив, — рассеяно произнёс он, осматривая свои руки и ноги, — но ненадолго. Ничего. Всё поправимо. Мне просто нужен план. А помощники…
— Кто здесь? — окликнул строгий мужской голос. — Покажись!
Мужчина включил фонарь, а Синдальт умело увернулся от разоблачающего холодного белого света и рассмотрел его. Шериф Нолан! Ему мог пригодиться шериф…
— Выходи! — приказал Дэвид Нолан.
— Хорошо, — прошипел Синдальт и вышел с поднятыми руками, сделал несколько шагов, пока Дэвид жестом и словом не остановил его.
— Ты? — с неприязнью спросил Дэвид. — Мы тебя долго искали.
— Месяца полтора, — лениво проговорил Синдальт.
— На колени, — велел Дэвид, доставая пистолет. — Руки за голову.
Синдальт подчинился, но когда Дэвид подошёл, чтобы застегнуть наручники на его запястье, отпружинил вверх и выдернул шерифу сердце.
— На колени и руки за голову, — приказал Синдальт, глядя, как безвольная жертва подчиняется.
— Никогда не любил эту ерунду, — продолжал он, подкидывая маленькое сердечко на ладони. — Куда лучше магия крови. Но сейчас всё сгодится. Пойдём! Ты проведёшь меня к туннелям.
Дэвид подчинился. Когда они пришли на место, Синдальт связал пленника, а его глупое маленькое сердце играючи сжал парочку раз и вернул на место. Всё-таки марионетка-шериф не совсем отвечал его требованиям, и он решил, что снова воспользуется помощью детишек. Тех же, что и раньше. А потом нужно обязательно заглянуть к Аве и пополнить арсенал, и город. В этот раз всё сложится так, как ему хочется.
***
Мэри-Маргарет Нолан проснулась посреди ночи от острой боли в сердце. Она судорожно вдохнула и ощупала холодное белое пространство слева от себя.
— Дэвид, — слабо позвала она. — Дэвид!
Часы показывали четыре ночи. Дэвид должен был вернуться три часа назад. Быть может, он просто решил пока не ложиться и ничего страшного не случилось, но боль, которую испытала миссис Нолан, говорила об обратном.
Мэри-Маргарет сунула ноги в тапочки, вышла из спальни и тихими шажками прокралась мимо комнат детей к лестнице. Спускаясь, она расслышала чьё-то копошение внизу и облегчённо вздохнула. Конечно же, Дэвид дома! Но, к сожалению,
— Нил? — удивлённо возмутилась Мэри-Маргарет. — Четыре ночи! Почему ты здесь?!
— О, отстань! — протянул Нил, и она по голосу поняла, что он пьян.
— Опять пил?! Опять?! — взорвалась Мэри-Маргарет. — Наверное, и Лео с собой потащил! Сколько раз мы об этом говорили?!
— Сколько раз, сколько раз… — устало повторил Нил. — А не всё ли равно? Я спать.
— Нил!
— Отстань! — Нил начал медленно подниматься по лестнице, ни на что не обращая внимания.
Мэри-Маргарет застыла, успокаиваясь, а потом решительно бросилась следом за ним. Нил сбросил кроссовки перед входом в комнату, не закрыл за собой дверь, рухнул на постель и сразу захрапел. Его брат, Лео, как ни в чем не бывало, спал на соседней кровати.
— Ладно брата с собой не брал, — проворчала Мэри-Маргарет, подбирая обувь. — Что же пошло не так?
Мэри-Маргарет ощущала свою вину перед Нилом. Она слишком много взваливала на него: учёба, ферма, младшие дети. Неудивительно, что мальчик срывался, вёл себя подобным образом и ничего не рассказывал ей и отцу. Ему требовалось больше внимания, которое она не могла ему дать. Особенно сейчас, когда се её мысли крутились только вокруг Дэвида. Мэри-Маргарет снова спустилась вниз и прождала до семи часов утра, позвонила несколько раз самому Дэвиду, а потом, признав, что случилось нечто страшное, позвонила Эмме.
***
Коль проснулась где-то в районе восьми. Как же приятно было снова оказаться дома! Только сейчас она полностью осознала, насколько соскучилась по всему: по маме, по Адаму, по Альберту с Крисом, и, конечно, по отцу. Не сосчитать, сколько раз она мечтала, чтобы всё стало таким, как прежде. И теперь её мечты воплотились в жизнь, но не принесли того счастья, на которое она смела рассчитывать.
Коль вскочила с постели, зарылась пальцами в пушистый ковёр, внимательно осмотрела свою комнату, пытаясь не упустить ни одной детали: пол светлого дерева, светлые нежно-оранжевые стены, двуспальная кровать, шкаф, полки, на которые неаккуратными стопками давили учебники, тяжёлая заброшенная фотокамера и несколько глупых фотографий в рамках, шкатулка с мелочью, письменный стол, лэптоп, парочка телефонов, планшет, плеер, гитара, коробка с педальками и проводами, старый ламповый комбик, комод, на котором были свалены в кучу стёртые и целые медиаторы… Одна из стен была разрисована узором, напоминающим россыпь цветных стёклышек в калейдоскопе. С самого детства она просто бредила калейдоскопами и как-то решила запечатлеть нечто подобное здесь и попросила пару ребят, умеющих рисовать, помочь ей.
— Надо бы закрасить, — сказала Коль, глядя на рисунок, и слегка увлеклась его спиралеобразными изгибами. — А пусть будет…
Она подошла к столу, обратила внимание на аттестат, потом на письма из университетов, которые папа, по всей видимости, занёс ей, пока она спала. Приятно. Потом она заметила, что занёс он не только это. На столе лежала её подвеска, её серебряная звёздочка, её талисман с запиской, написанной каллиграфическим почерком Голда:
«То, что было потеряно и найдено, заслуживает быть найденным вновь».