Наталья Бехтерева. Какой мы ее знали

Медведев Святослав Всеволодович

С 1 октября 1964 года я стала аспиранткой Натальи Петровны Бехтеревой и Владимира Михайловича Смирнова. Наличие двух научных руководителей объяснялось тем, что темой моей диссертации была динамика высших психических функций (Владимир Михайлович был одновременно и психологом, и физиологом, и нейропсихологом) и ЭЭГ у больных, перенесших инсульты. За период аспирантуры мои встречи с Натальей Петровной были нечасты. В то время Институт экспериментальной медицины (ИЭМ) не имел своих клиник, и одной из наших клинических баз была больница № 20 на улице Гастелло. Основную часть времени многие сотрудники отдела работали на клинической базе, а в ИЭМ – на улицу Академика Павлова – ездили на научные заседания отдела и два раза в месяц за зарплатой. Правда, в первый год работы Н. П. Бехтерева еженедельно

проводила с молодыми сотрудниками семинары по электроэнцефалографии.

Нетрудно догадаться, что в самом начале своей научной деятельности я была «круглым нулем» как в нейропсихологии, так и в электроэнцефалографии, поэтому руководство столь опытных специалистов, как Н. П. Бехтерева и В. М. Смирнов, было для меня особенно важным. Оба моих учителя, как я теперь это понимаю, вели себя очень мудро. Они предоставляли свободу – самостоятельность, уважали мнение своего ученика и позволяли ему спорить с ними «на равных».

Не могу не привести один курьезный случай. Всем молодым сотрудникам отдела вменялось в обязанность «вести» по очереди больных, лечившихся в неврологическом отделении больницы, а также регистрировать и анализировать электроэнцефалограммы амбулаторных пациентов. В один прекрасный день, записывая ЭЭГ, я забыла подключить усилитель энцефалографа к блоку коммутации электродов. В результате запись ЭЭГ проводилась с «подушки», что я заметила только у третьего пациента. Конечно, этих пациентов пришлось вызывать для проведения повторного ЭЭГ-обследования. На одном из семинаров по энцефалографии я решила «проверить» Наталью Петровну и показала ей эти записи, выдавая за достоверные. Естественно, моя уловка не удалась, и Наталья Петровна тут же определила, что это не действительная энцефалограмма, а артефакт.

В последующие годы аспирантуры семинары Натальи Петровны по ЭЭГ прекратились, видимо, в связи с тем, что она стала директором Института экспериментальной медицины и ее занятость возросла. Однако ее научное руководство сохранялось. Поэтому раз в два-три месяца я, составив список вопросов по ЭЭГ, ездила к ней на прием. Но уже в первые минуты нашей беседы, когда я только вытаскивала список вопросов, Наталья Петровна, лукаво улыбаясь, говорила:

– Вы, Алла, все вопросы придумали, иначе вам и записывать не пришлось бы. Поэтому давайте-ка оставим в покое электроэнцефалографию и поговорим лучше о жизни!

Не могу не отметить, что в этот период советы Натальи Петровны существенно повлияли на радикальные изменения моей личной судьбы.

Довольно часто после заседаний Ленинградского общества физиологов в Институте физиологии имени И. П. Павлова Наталья Петровна вместе с некоторыми молодыми сотрудниками устраивала вечеринки «вскладчину» с песнями и танцами. Тут стоит упомянуть, что у нее был очень хороший голос. В свое время она брала уроки пения, поэтому великолепно исполняла модные тогда песни «Голубка» и «Индонезия».

После того как я защитила кандидатскую диссертацию, меня выбрали младшим научным сотрудником. Моим непосредственным руководителем оставался Владимир Михайлович Смирнов, а клинической базой – больница № 20. Там я участвовала в комплексной теме изучения нейропсихологических, нейрофизиологических и биохимических механизмов электрических воздействий на мозговые структуры человека через введенные в них стереотаксическим методом электроды, чтобы лечить тяжелые формы паркинсонизма, эпилепсии, фантомно-болевого синдрома. Наблюдения за динамикой симптомов паркинсонизма, которые уменьшались на значительное время после электростимуляций некоторых глубоких мозговых структур, привели к открытию лечебных свойств электростимуляции в 1972 году. С тех пор электростимуляции стали применять не только с диагностическими целями, но и с лечебными. Результаты электростимуляции у пациентов, страдающих паркинсонизмом, были опубликованы как в нашей стране, так и за рубежом (Н. П. Бехтерева, В. М. Смирнов, Л. А. Мелючева, А. Н. Шандурина). Эти публикации вызвали большой интерес у мировой научной общественности.

Вскоре после этого Владимир Михайлович Смирнов защитил докторскую диссертацию, и решался вопрос о назначении его заведующим лабораторией. Наталья Петровна собрала партгруппу отдела, пригласив Владимира Михайловича

и меня (хотя мы не были членами КПСС). На этом заседании главным препятствием (вопросом), давать ли лабораторию В. М. Смирнову, оказалась я. Наталья Петровна утверждала, что хотя я и являюсь кандидатом наук, у меня нет своего «научного лица», а В. М. Смирнов виноват в том, что вынуждает меня «работать на него», поэтому большинство научных работ – как моих, так и его – являются совместными. Мне пришлось встать на защиту моего любимого учителя, заявив, вполне справедливо, что совместные научные работы проводились в соответствии с планом ВНИР, а статьи и планы монографии мы писали совместно – как Ильф и Петров. После этого заседания Владимир Михайлович получил лабораторию, а у меня начало формироваться новое «научное лицо» – спасибо Наталье Петровне.

Через пару месяцев была лекция американского ученого о корковом протезировании зрения, которое начал разрабатывать английский физиолог Бриндли еще в 1960-е годы. Прослушав лекцию, я загорелась идеей воспроизвести и усовершенствовать корковое протезирование, которое в нашей стране было неизвестно. В Америке и в Англии эту тему разрабатывали на добровольцах. В нашей стране законом запрещено использовать добровольцев в роли подопытных, если это грозит их здоровью. Вот почему проводить подобные исследования разрешалось только у пациентов, которым по медицинским показаниям надо было вводить электроды в затылочные области, являющиеся зрительными центрами. В 20-й городской больнице такие пациенты отсутствовали.

Наступил 1974 год, ставший для меня знаковым (это опять относится к судьбоносной роли Н. П. Бехтеревой в моей жизни). В этом году Наталья Петровна перевела меня на должность исполняющей обязанности заведующей лабораторией в эпилептологическом отделении Городской психиатрической больницы № 6. Тогда я была очень огорчена расставанием с моим учителем В. М. Смирновым и с коллективом, к которому очень привыкла. Однако перечить Наталье Петровне было сложно, тем более что она достаточно веско аргументировала мой перевод. Во-первых, у меня появлялась возможность овладеть новой областью – эпилептологией, а, во-вторых, при наличии эпилептических очагов в затылочных долях я могла развивать далее тему коркового протезирования зрения. К сожалению, второй пункт этой программы не удалось осуществить, поскольку, как выяснилось, затылочная область обладает низкой судорожной готовностью, и эпилептические очаги в ней бывают крайне редко.

Зато первый пункт программы с непосредственным участием в ней Натальи Петровны или с ее разрешения был более чем выполнен.

Разработан способ лечебных электростимуляций определенных таламических ядер через введенные в них электроды с целью снизить судорожную готовность.

Впервые были применены микрополяризации (токами, по силе сходными с биотоками мозга) глубоких структур с лечебными целями у больных эпилепсией.

Впервые в нашей стране осуществлена самостимуляция глубоких отделов мозга у больной эпилепсией, которая вне клиники при появлении у нее ауры (аура – это предвестник припадка) нажатием кнопки электростимулятора могла предотвращать припадки.

Кроме того, было проведено сравнительное изучение динамики психических функций после электростимуляции подкорковых структур у больных эпилепсией и паркинсонизмом. Выявлены как сходство некоторых реакций (учитывая, что обе категории больных являются людьми), так и различия, исходя из диаметральных противоположностей мозговых механизмов этих заболеваний.

Не боюсь повториться, что без научной поддержки Натальи Петровны Бехтеревой все эти разработки вряд ли удалось бы осуществить.

1978 год тоже был знаковым. В этом году в связи с непростыми отношениями, сложившимися между мной и непосредственной начальницей (заведующей лабораторией), я решила уйти из института в практическую медицину. Однако Наталья Петровна убедила меня не делать этого, объяснив, что практическая медицина слишком стандартизирована, и мне с моими новаторскими замашками будет сложно там работать. С ее подачи меня выбрали на должность старшего научного сотрудника, поручили мне подобрать новых сотрудников и найти новую клиническую базу для дальнейшего развития направления коркового протезирования зрения.