Научи меня любить

Светлая Есения

Закурил, пока есть пара минут передышки.

Да, легко ему с Яной не будет.

39

Докурить не успел, услышал звуки из зала — жена уже вышла из ванной.

Сашка стремительно вошел в комнату и тут же резко остановился, опешив от увиденного. Янка, обмотанная полотенцем на голое тело, стояла посреди комнаты — мокрая и замерзшая, с невысушенных волос холодными струйками стекает по плечам вода. Она дрожала от холода, так казалось Сашке. Но когда он подошел ближе и увидел

ее потухший взгляд и трясущийся подбородок, то понял, насколько ошибся. Нет, Яну не просто морозило, ее колотила нервная дрожь. Ей сейчас настолько плохо, что абсолютно все равно, что и как.

Сашка, шумно выдохнув, с силой прижал любимую к своему телу.

— Тише, моя малышка, тише. Все хорошо, слышишь? Мы справимся, ведь правда?

Яна подняла на него свой взгляд, неверящий, затравленный. Господи, как же все объяснить?

— Ян, я клянусь тебе, — продолжал тихо, убаюкивающе, говорить Сашка, — Я тебе не изменял. Никогда. Я понимаю, что ты там себе уже все насчитала. Но Веру, мать Лешика, я видел всего раз в жизни. И тогда мы с тобой ещё были совершенно не знакомы.

Яна дернулась, попыталась вырваться из медвежьих объятий мужа, но он не отпустил. Из горла, вместо нормальных звуков, вырвалось какое-то карканье.

— Саша, отпусти…

— Не отпущу, слышишь?! Никогда я тебя не отпущу. Ты моя единственная, моя любимая. И никогда я никого кроме тебя не любил. А Вера, она сама пришла, когда у Андрюхи ночевал. Мы только дембелизовались. Ехали через его село, гостил всего день. Ты же помнишь Смольнякова? Это сестра его двоюродная. Вот… Пьяные мы были, как черти. Ну пришла девка и пришла. Потом-то мы даже и не виделись. И о ребенке она никому не говорила. Уехала в город, скрыла. Недавно только все выяснилось.

— Что ж молчала столько лет? — съязвила Яна. — Могла бы и дальше скрываться…

Сашка больно сжал плечо Яны, тут же отпустил, заметив расползающиеся красные следы. Сжал зубы, удерживая раздражение на пределе. Пока подбирал слова, что бы сказать, зазвонил телефон. Он, не торопясь отвечать, усадил Яну в кресло, и только потом подошел к сотовому.

— Да, слушаю. Андрюха?.. Да, когда… Хорошо. Я понял. До вторника, понятно. Диктуй, я так запомню… Ага, межрайонная больница, терапия, второй корпус. Пятнадцатая палата. Зиновьева Вера Павловна. Да, я понял. Хорошо. Звони, если что.

Сашка отключил телефон и обернулся. Яна, все в той же позе, бессмысленно смотрит в стену.

— Ян, я сейчас тебя не совсем понял, если честно. Объяснись? Что значит "могла бы и дальше скрываться"?

— А то и значит, Саш! — Яна сверкнула глазами зло, не скрывая ухмылки, — Зачем она сейчас объявилась? Чего хочет?! Тебя? Так иди! Там сын, мне тебя удержать нечем!

— Ян, ты дура? Ты вообще что несешь? Вера, она больна. Она и не собиралась говорить. Тетка ее перед смертью письмо оставила Андрею. Оттуда и вскрылось. И я вообще не понимаю тебя, я что, по-твоему, должен делать был? Послать ее ко всем чертям?

— Да нет

же, о том тебе и пытаюсь сказать. Я не буду держать, Саш. Ну и что, что вы видели друг друга один раз. Ребенка-то вы успели сделать! Так, знаешь ли, его воспитывать надо. Семья ему нужна, мама и папа. Я как бы в вашу идиллию не вписываюсь!

— Ян! Яна, ты чего несешь? Я не собираюсь ни с кем сходиться из-за сына. У нас семья, причем здесь Вера? Но Лешку я не брошу. Он мой! Мой сын, Яна!

— Саш, все приходит со временем. Сейчас ты клянешься мне в любви, но ты и сам понимаешь, у нас с тобой детей не будет. А значит он, Лешка твой, всегда будет стоять между нами.

— Господи, — Сашка вцепился в свои волосы, сжимая резко разболевшуюся голову, — что же такое! Яна, как может мой ребёнок помешать нашему счастью?! Я не брошу его не откажусь, поняла! ЭТО МОЙ СЫН!!!

— Ты не услышал меня, дорогой. Я не прошу тебя от него отказываться. Просто сейчас ты ещё, видимо, не понял, что тебе придётся делать выбор.

— Все, я больше не хочу слушать эту чушь! Яна, не нужно придумывать горе на пустом месте! И сейчас я могу сказать тебе только одно, Лешка задержится у нас надолго. Его мать в больнице. А потом… Потом видно будет…

Сашка, хлопнув дверью, снова скрылся на балконе. Пытаясь прикурить сигарету, выругался на испорченную зажигалку, с психом швырнул ее в глянцевую, приспособленную под пепельницу, фарфоровую вазу. Потом схватил ненавистную посудину, и, дойдя до кухни, выбросил ее в мусорное ведро. Тошнило уже от этой всей помпезности. Тошнило от обиды, что Янка не пытается даже понять его, вникнуть в проблему. Куда он должен деть сейчас ребенка? Поставили перед фактом, решай. Отказаться в такой тяжёлый момент для Веры, да это по свински, а не по человечески!

Как же просто Яна может говорить о том, что он бросит ее, уйдет в другую семью! Неужели ей он совсем не нужен? Покрутившись на чисто вымытой кухне и, не найдя куда себя деть, собрался на улицу, к сыну.

Там он нужен, точно нужен.

40

Раздражение мужа, настолько явно сквозившее в его движениях, интонации, взгляде, вызывало у Яны истерический смех.

Он ослеп! Ослеп от чувств, не хочет видеть явное, не понимает, как жить дальше и, к сожалению, пока даже над этим не задумывается. Что же, еще один удар судьбы. Ей не привыкать.

Порой Яна себя чувствовала не принцессой, а настоящей ударной грушей. Кому не лень, обязательно стукнет, пнет, заденет.

Нет, слабость человеческая понятна, как и глупая гордыня людей приземленных и невежественных. Но от этого легче не становится. А тут муж, родной, любимый, не видит очевидного — им не ужиться вот так, на две семьи.

А оно так и будет, никак иначе. Потому что Сашка Лешика не бросит, мать его скоро выпишут, а он будет мотаться к ним. Яне же останется лишь по-тихоньку зализывать свои раны, в очередной раз. Стерпится.