Научи меня любить
Шрифт:
— Вот ведьма!
— И мой яблочный штрудель.
— Коммунистка недобитая — вот она кто!
— Да разве так можно?
— И мой воздушный лимонный мусс…
Пейдж отчаянно старалась сосредоточиться на теме дискуссии. Очень старалась. Но как только ей удавалось уловить нить разговора, что-то напоминало ей о Джеке и прошлой ночи. И главное, о том, что она перешла ту грань, за которой нет возврата. Она прогнала его. Теперь он, скорее всего, ее ненавидит.
Ну и что? До приезда Джимми
Никакой. В этом она и пыталась себя убедить. Что такое три дня? За прошедшие полторы недели ей удалось многому научиться. Несколько дней ничего бы не изменили.
Пейдж старалась не забывать об этом. Старалась поверить в это. Но собрание кружка «СПГ» закончилось, она попрощалась с женщинами, собравшимися вокруг стола с закусками, и поняла, что убедить себя не сумела.
Три дня — это три дня. Почти половина недели. Целая вечность для той, что совсем не умела доставлять удовольствие мужчинам, не владела этим искусством. А вдруг Джек не всему научил ее? И без этого вся его наука насмарку? Она не могла себе позволить упустить даже мелочь, не говоря уже о трех ночах.
Пейдж не хотела признаваться себе в том, что хочет видеть Джека в эти три ночи, что ждала их, рассчитывала на них и совсем не собиралась его отталкивать. Она опасалась, что ее мысли о нем далеки от желания научиться искусству страсти, что она жаждет встречи с ним, потому что Джек Мишен ей небезразличен.
Он красив, сексуален и такой милый. Внимательно слушал все, что она говорила, рассказал ей о своем прошлом. У них оказалось столько общего.
Но с другой стороны, между ними пролегла непроходимая пропасть.
Вдруг у нее по спине побежали мурашки от странного предчувствия. Пейдж обернулась.
Пропасть пропастью, а сейчас их разделяли считанные метры.
Джек стоял в дверном проеме, улыбался и картинно раскланивался с последней участницей кружка «СПГ», выходившей из зала, держа в руке тарелку с конфетами. Не успела Пейдж перевести дыхание, как молодой человек закрыл дверь и повернул замок.
Попалась.
Попалась? Что за глупости? Но именно так она подумала, когда он подошел ближе. Словно хищник, загнавший свою жертву в угол.
— Ты на меня не сердишься, ведь правда? Мне не стоило говорить то, что я сказала. Это ведь не мое дело.
— Нет, ты имела полное право сказать это. Я спровоцировал тебя. Ты ведь описала все как есть на самом деле.
— Но твои страхи и принципы — твое личное дело.
Джек остановился в нескольких сантиметрах от нее, отрезав ей все пути к отступлению или побегу.
— А чего ты боишься, Пейдж?
— Давай не будем снова начинать этот разговор.
—
Боялся?Раньше? А теперь, значит, все изменилось?
— Все верно, — кивнул он, словно прочитав ее мысли. — Больше я этого не боюсь. Я хочу сблизиться. — Джек наклонился, коснулся ее щеки и приподнял ее подбородок. — Ты не ошиблась. И я готов признать твою правоту. Теперь я хочу, чтобы ты открылась мне. Теперь между нами не должно быть никаких секретов. Ничего, только прикосновения, поцелуи и чувства.
Теперь.
Девушка всем телом ощутила его близость, голодный взгляд его глаз. Они были совершенно одни в зале, залитом ярким солнечным светом, с запертой изнутри дверью.
— Я хочу видеть тебя. — Джек начал расстегивать верхнюю пуговичку на ее блузке. — Прямо сейчас.
— Сейчас? Но ведь сейчас еще день…
— Сейчас. — Он закончил с первой пуговичкой и переключился на вторую. Потом на следующую… Пока не расстегнул все.
— Я… ну, я думаю… — Слова застряли у нее в горле, когда Джек коснулся ее груди, обтянутой тонким кружевом бюстгальтера. Не дав ей опомниться, он расстегнул крючочки.
Девушка испугалась и сделала глубокий вдох.
Успокойся. Ты ведь не абсолютно голая. На тебе еще есть блузка, пусть даже расстегнутая, и юбка, скрывающая все недостатки.
Звук расстегивающейся молнии эхом отдался в зале. Юбка упала на пол. За ней последовала нижняя юбка. Пейдж осталась в блузке и трусиках.
— Сейчас, — как зачарованный твердил Джек, взявшись за их край.
Она поймала его руку.
— Нет. Не надо.
Пейдж понимала, что это глупо. За последнюю неделю она была с ним в постели много раз, но теперь отчего-то почувствовала смущение и страх, словно невеста в первую брачную ночь. Да, они предавались любви, но всегда в полутьме, в сумерках, только не в ярких лучах солнца.
— Но почему? — Он высвободил руку и немного спустил ее трусики.
— Ну пожалуйста. Не делай этого. Прошу тебя.
Его рука застыла у нее на бедре, обжигая нежную кожу.
— Знаю… знаю, это глупо, — продолжала она. — Но я ничего не могу с собой поделать. Честное слово.
— Объясни, почему.
Какой простой вопрос. И как трудно на него ответить. На нее давили годы неуверенности и самоуничижения: попытки спрятать свою фигуру под мешковатыми джинсами и рубашками, болезненные спазмы в желудке с наступлением ночи, когда она гасила свет, забиралась под одеяло и молилась, чтобы муж хотя бы на минуту притворился, что она такая, как ему хочется, чтобы был нежен, чтобы подумал о ней…