Наука и религия в современной философии

Бутру Эмиль

Но в то же время она отдает себе ясный отчет в том, что не может Его достигнуть. В самом деле, ее принципы — не более, чем гипотезы, не встречающие себе заметного опровержение в опыте. Наука имеет право сказать: никакая другая гипотеза не могла до сих пор столь же победоносно выдержать испытание фактов. Но она не в праве сказать: эта гипотеза есть истина. Самый метод познания — испытание природы при помощи гипотез — позволяет науке отыскивать объяснения, достаточные для данного времени, но отнюдь не превращать эти достаточные объяснение в необходимые. И однако нельзя допустить что положительного и абсолютного объяснение не существует вовсе. Наука убеждает нас в противном, хотя в то же время констатирует свою неспособность достигнуть собственными силами такого абсолютного объяснения.

Согласно, так называемой,

механической ³⁹) точке зрения, свойства тел объясняются ясными и положительными началами: материей и движением. Необходимго заметить, что в настоящее время, даже среди тех ученых, которые отстаивают законность употребление механических моделей при объяснении всех явлений, очень немногие решаются утверждать, что при наличности достаточно усовершенствованных инструментов мы могли бы непосредственно наблюдать движения, изображаемые этими моделями. Они пользуются движением, как наиболее удобным из всех находящихся в нашем распоряжении символов, для того чтобы отыскать и выразить законы явлений.

Но многие физики полагают, что даже в качестве символов подобного рода представление бесполезны, что по крайней мере со временем они могут быть устранены, ибо раз роль этих вспомогательных орудий выполнена, науке нечего с ними делать. Согласно этому мнению, попытка свести к движению совокупность всех наблюдаемых явлений потерпела неудачу, несмотря на все старание современных механистов дополнить старые схемы новыми все более и более сложными и утонченными изобретениями. Путь к действительному единству проложен термодинамикой, превратившейся в энергетику. Но эта наука совершенно отвлекается от действительной природы вещей, рассматривая лишь их измеримые проявления. Что же именно мы измеряем: пространство, движение, или что-либо иное? Это не важно. Результаты измерений сами по себе достаточны, для того чтобы найти законы, построить теории, извлечь принципы, позволяющие классифицировать познанные явления, и установить те новые вопросы, которые предстоит задать природе. Чего же больше? Энергетика, включив в себя все строго эмпирическое и действительно научное содержание прежней физики, и отбросив весь метафизический, не поддающийся поверке, остаток, осуществила идею физической науки в более совершенной, чем все известные нам до сит пор.

Но что же такое эта энергия, являющаяся ее единственным объектом? Наука имеет о ней лишь чисто отрицательное представление. Это не есть ни движение, ни какая-либо иная из конкретных, наблюдаемых нами реальностей. Это лишь намек на некоторое не хватающее нам познание.

По-видимому, энергетика способна обнять все виды изменение во всем их разнообразии, т. е. не только движение в пространстве, но и движение физические в собственном смысле этого слова, т. е. изменение в свойствах и строении, и все то, что Аристотель называл переменою, зарождением и разложением. Но возможность эта приложима исключительно к форме явлений. а так как форма эта, сама по себе, не обладает никаким физическим свойством, то выражающие ее формулы оказались бы неприложимыми, если бы явление не были классифицированы по их чисто физическим сходствам и различиям, т. е. по их качествам. Таким образом, качественные различия сохраняют свою силу для ученого, несмотря на единство и тожество, устанавливаемые математическими приемами исследования ⁴⁰). Что же такое это понятие качества? Очевидно с научной точки зрения понятие это чисто отрицательно: это идея, чего-то такого, что, не будучи само сводимо к величине, является условием всех тех величин, которые опыт доставляет нашему анализу. Но в то же время это идея реальности, а следовательно отнюдь не простое отрицание. Это данное самою наукой указание на наличность некоторого бытия, выходящего за пределы науки и чувственного опыта.

Аналогичные выводы вытекают и из биологии. В настоящее время почти общепризнанным сделалось мнение, что жизнь, хотя и не нуждается для своего поддержание ни в какой специфической энергии, тем не менее не может быть всецело сведена к физико-химическим силам. Этот тезис выражается зачастую в терминах, настолько точных и положительных, что получается впечатление, будто в биологии наши средства к познанию бытия менее ограничены, чем в физике. В самом деле, мы не только знаем, что жизнь существует и что она

не есть простой механизм, но даем ей положительные определения: жизнь— это consensus, иерархия, солидарность частей и целого, объединение разнородных элементов, творческая и направляющая идея, усилие сохранить определенную организацию, утилизируя те ресурсы и устраняя те препятствия, которые представляет окружающая среда. Все эти определение имеют положительный и в то же время сверхмеханический смысл; и если они признаются за действительно научные, из этого бесспорно, следует, что сама наука вводит нас в иной мир, нежели мир чисто внешних явлений.

Но было было ошибочно принимать положительное содержание этих формул за действительно научные данные. В этом смысле они только метафоры, заимствованные из области тех чувств, которые в нашем сознании связываются с констатацией явлений жизни. они служат для биолога лишь внешними знаками, отправными пунктами, схемами, позволяющими выделить из реальности известный класс явлений, называемых живыми; совершенно таким же образом служат физику слова: «сила», «масса», «притяжение», «энергия»: они дают ему возможность выделить явления, которые он называет физическими. Но в то время, как физик способен почти совершенно точно свести свои заимствованные из психической жизни символы к символам математическим, термины, определяющие жизнь, сохраняют для биолога свой субъективный смысл. Вот почему с чисто научной точки зрение значение их только отрицательно. Они свидетельствуют о том, что явления, характерные для жизни, не сводятся к физическому механизму. имеют некоторую не механическую сторону.

И однако, даже чисто научное представление о жизни не есть простое отрицание. Это есть утверждение, что существует нечто, для нас неизвестное, проявление чего мы осязаем, хотя само оно ускользает от нашего объективного исследования; Перед нами изнанка вещей, но, конечно, они имеют лицевую сторону. Это отрицательное понятие, чрезвычайно плодотворное в научном отношении, исчезает, а вместе с ним исчезают и доставляемые им условные объяснения, раз мы предположим, что соответствующее положительное бытие вовсе пе существует в действительности.

Изучение вопроса о происхождении наличных видов вызвало развитие теории, которая в настоящее время, по-видимому, подчинила себе всю науку: это теория эволюции. Существенные отличия этой теории от, так называемых, ортодоксальных верований вызвали сначала мысль, что она совершенно противоположна этим верованиям, что „эволюция“ не может означать ничего другого, кроме механизма, слепой необходимости и материализма, тогда как религия неизбежно предполагает провидение, творение, разум, свободу.

Однако та критика, которой сама наука подвергла эту теорию, не замедлила показать, что идея эволюции вовсе не так проста, ясна. и точна, как это казалось с первого взгляда: выяснилось, что она может иметь различный смысл, и что во всяком случае она не является таким безусловным отрицанием идей творения, разума и свободы, как это предполагали раньше. а так как теория эволюции вносит в мир единство, непрерывность, жизнь, гармонию, общий план, чего совершенно не в состоянии была дать теория неподвижности видов, то некоторые ученые и философы стали отстаивать тот взгляд, что эволюционизм, отнюдь не будучи враждебен религиозным идеям, дает о мире и его развитии представление несравненно более грандиозное и достойное божественного творца, чем традиционный догмат относительно множественности неподвижных первоначальных форм. Такое толкование, по правде говоря, выходит из рамок научного значение теории. Но отнюдь не будет преувеличением сказать, что научная идея эволюции, еще более, чем идеи жизни и энергии, есть по существу своему идея незаконченная и, строго говоря, представляет из себя отрицание, предполагающее утверждение.

В настоящее время можно считать установленным, что, так называемый, вид не есть неподвижная и вечная форма бытия. В настоящее время устранено серьезное возражение, которое некогда делали Дарвину: „мы видим, что виды исчезают, но не видим, что они возникают“. Экспериментатору удалось при помощи внезапных изменений или, так называемых, „мутаций“ создать новые виды. Из одного вида может возникнуть несколько, более или менее расходящихся между собой. Таким образом, в принципе ничто уже более не мешает рассматривать все существующие виды, как продукт эволюции.