Наука о небесных кренделях
Шрифт:
Месяц назад Ирка-хомяк водила меня к хирургу с вопросом, нужно ли ей сделать круговую подтяжку лица. И можно ли сначала сделать операцию мне. Ирка хотела бы сначала посмотреть на результат и хорошо ли у меня заживают швы.
– Не вижу, что тут особенно резать, – осмотрев меня, сказал хирург Ирке, как будто она моя мама.
– Ну, как же, как же, а вот! – вскричала Ирка, ухватившись за мою, ближайшую к ней, щеку. – Вот лишнее, можно отрезать!
– Пусть немного похудеет, и тогда вам еще долго не понадобится операция, – сказал хирург (врачи всегда говорят мамам «вы», имея в виду «маму плюс ребенка» – «у вас грипп» или «вам не нужна операция»).
Я радовалась, что хирург
…Во сне я стояла в пустой квартире одна, – одинокая сущность посреди холодного безучастного мироздания. Это был экзистенциальный ужас, разрушение чувства реальности и прочее, но это все-таки был сон. Я спала и боялась и не знала, что самое страшное впереди.
А самое страшное – впереди.
Самое страшное
Самое страшное оказалось – что Андрей рядом.
Андрей здесь, рядом. В любую минуту может проехать мимо дома, по Невскому, выпить кофе в кафе напротив. Я представляла, как он едет в машине и вдруг – его останавливают. Сидит за столиком в кафе и вдруг – к нему подходят. Он – и вдруг, он – и вдруг, в любую минуту.
Если бы Андрей был в безопасности, за границей, я могла бы спокойно волноваться. Но он был рядом, и даже Марфа отошла для меня на второй план: я хотя бы точно знала, где она. У «где» было название, была пусть страшная, но определенность, а с Андреем было самое страшное: непрекращающаяся внутренняя дрожь «в любую минуту». Невыносимо каждую минуту ждать, что тебя убьют, слишком невыносимо.
Жижек сказал: «Если что-то становится слишком жестоким, чересчур травматичным, это расшатывает границы нашей реальности», иначе говоря, человек начинает вести себя несвойственным ему образом: не спать, не есть, ссориться с друзьями, кричать на детей, верить в приметы или же им овладевает шпиономания. Моя реальность была порвана в клочья, и в новой реальности я вела себя как шпиономан: оглядывалась. Я оглядывалась на улице, оглядывалась за рулем, не следят ли за мной, надеясь через меня выйти на Андрея. Почему этот человек в черной куртке идет за мной от метро? Почему эта синяя «ауди» едет за мной? Почему на Невском в витрине «Лавки писателей» выставлена одна из моих книг, на обложке которой мое лицо крупным планом?
Три экземпляра стояли рядом, – зачем им три моих лица? Может быть, это приманка, ловушка? Может быть, они думают: Андрей соскучится по мне и – мышь рано или поздно приходит за сыром в мышеловку – рано или поздно придет взглянуть на мое лицо на обложке в «Лавку писателей»? И его схватят.
Директор «Лавки писателей» сказал, что впервые видит писателя, который просит убрать с витрины свою книгу, но, пожалуйста, он уберет… хорошо, немедленно уберет, да, все три экземпляра, нет, не прямо сейчас, нет, паспорт для этого не нужен, нет, писателю не обязательно самому лезть в витрину… нужно успокоиться, может быть, воды?
После бесславной возни я покинула «Лавку писателей». Книги остались в витрине. На обложке я, – почти я, а на самом деле это мы с Викой в одном лице. Издательство хотело поместить на обложку женское лицо, и мы долго рассматривали варианты и переругивались: я говорила «нужна одухотворенность, а где вы взяли это лицо, на дискотеке шинного завода?», издательство отвечало «других лиц не бывает». Чтобы доказать, что бывает, я послала в издательство нашу с Викой старую фотографию, нарисовала на Вику стрелочку и написала: «Вот это лицо, из глаз выглядывает вся русская литература». Издательство притихло, фотошоп заработал, и из двух лиц (четыре огромных глаза,
На самом деле у меня был готов план действий. Я уеду. Выпишу Хомяку доверенность на свое имущество. Чтобы Хомяк мог свободно распоряжаться всем, что у нас есть: наша квартира (ее можно сдать в аренду какому-нибудь консулу), Муркина квартира – вход со двора, шестой этаж без лифта, окна в стену, ванна на кухне (можно сдать какому-нибудь студенту). Еще у меня есть бабушкин бриллиантовый жук мастерской Агафонова, и дедушкины часы с клеймом Габю, и серьги с изумрудами, огромные, как подвески Анны Австрийской, и старинные немецкие елочные украшения. Если окажется, что нужны деньги (на адвоката, на содержание детей и зверей), Хомяк продаст что-нибудь из украшений, по своему выбору, только пусть не продает голубой прозрачный шарик, он мой любимый. А я с детьми уеду.
Я уеду. Здесь я не нужна, а для меня это слишком мучительно – каждую минуту знать, что Андрей в городе и каждую минуту его могут арестовать.
…– А зверей куда? – подозрительно спросила Алена.
– Ну, к тебе. Не возьмешь? Тогда к Никите. Пойми, здесь я сойду с ума, я не выдержу, я умру… пожалуйста, отпустите меня, это правда выше моих сил.
– Ничего не выше, – сказала Ирка.
Не выше
Думаешь, что что-то выше твоих сил, но оказывается, не выше. Если человеку не удалось сбежать от ужаса, он пытается с ним подружиться. День за днем, день за днем, и вот уже прошла неделя, и еще неделя, день за днем, день за днем…
У всех уже началась жизнь. Никите нужно в Смольный, Ирке в театр, Алене по хозяйству, у Ильи прямой эфир и скоро начнется съемочный период… Я думаю, всегда так: сначала все падают, как подкошенные, и в ужасе стоят над вашей кроватью, а потом у всех начинается жизнь. Мои друзья не меньше со мной, но я больше одна.
Но и моя жизнь обрела стройные очертания: я каждый день встречаюсь с адвокатом.
КАЖДЫЙ ДЕНЬ: сажусь за стол в кафе «Кузнечик». Кладу на стол телефон, выключаю телефон, кладу выключенный телефон экраном вниз: они не должны услышать ни слова из нашей с адвокатом беседы.
Василий Васильевич рассказывает новости: показания покупателя, показания свидетеля, что сказал следователь, что сказал прокурор… все это похоже на шоколадное фондю, тяжелое, густое, вязкое.
…Наркотик, который продавала Марфа (у метро «Василеостровская»), – реланиум. Реланиум: транквилизатор (анксиолитик). Форма выпуска: раствор для в/в и в/м введения. Показания: лечение невротических расстройств, купирование психомоторного возбуждения, купирование эпилептических припадков и судорожных состояний различной этиологии. Условия отпуска из аптек: препарат отпускается по рецепту. Условия и сроки хранения: реланиум относится к списку № 1 сильнодействующих веществ… Бабушка иногда говорила: «Что-то я перенервничала, пойду приму реланиум». С прошлого года реланиум считается наркотиком без всяких поблажек на свое невинное прошлое в аптечке каждой семьи, таким же наркотиком, как те, что нам привычно считать настоящими страшными наркотиками. Если бы Марфа продавала реланиум в прошлом году! А если бы Марфа продавала реланиум во времена моей бабушки, это было бы куда менее страшным преступлением, чем, к примеру, продажа джинсов у того же метро «Василеостровская».