Наука о небесных кренделях

Колина Елена

– Ты как враг, ты хуже врага, потому что ты друг! – кричала я.

– Что мы сделали?! Ты можешь не орать, а сказать словами?! – кричала Ирка.

Не могу я! Сказать словами стыдно! Сильную обиду не объяснить! Такая обида разливается внутри тоненькими ручейками, слишком тоненькими, чтобы превратиться в слова, – если надо объяснять, то не надо объяснять.

– Не буду словами! Вы должны понимать! – кричала я.

Илья наклонился к Алене, раздумчиво, как врач медсестре, сказал: «Пожалуй, все же бульон?» Алена ринулась к кастрюле с бульоном, как

преданная медсестра – вливать прописанный врачом бульон внутримышечно и внутривенно.

– Ты, ты! – кричала я Илье, а Ирке: – Я с тобой больше не дружу!

Ирка решила взять лыжное белье и летнюю куртку.

Собирали вещи, складывали футболку к футболке, носок к носку. Куча людей во мне жила разнообразной жизнью: один хихикал, что мы как в шпионском кино, другой боялся до обморока, третий прикидывал, как это можно описать в романе… Не знаю, в каждом ли человеке живут разные люди и всегда ли они говорят вразнобой? Надеюсь, во всех живут. Смотреть на происходящее разными взглядами, под разными углами, видеть все со стороны… видеть все с двух-трех сторон куда легче, чем просто собирать вещи, и больше шансов сохранить рассудок.

– Не исключено, что за нами присматривают. Во дворе может быть установлено наблюдение, – сказал Никита.

Мы не знаем, кто нам друг, а кто нет, мы боимся собственной тени. Возможно, в подъезде тетя Катя присматривает, а во дворе охранники присматривают. Мы боимся теней охранников, тети Катиной тени мы тоже боимся. Илья с Никитой сядут в Никитину машину, скажут водителю адрес, потом как бы передумают, выйдут раньше – и передадут Андрею вещи. «Конспираторы, играете в шпионов…» – сказал кто-то во мне, а другой ответил: «Да? А если бы тебе грозил арест? Да тебя бы уже давно в стране не было!..»

Никита забрал у Ильи специальный телефон для связи – на время операции. Илья проводил специальный телефон для связи печальным взглядом. Мальчишками все играли в разведчиков, – ты за белых, я за красных, – каждому мальчику нужно хотя бы раз в жизни отбить раненого командира у белых и покатить на бронеавтомобиле, а сзади чтобы шла любимая гнедая кобыла.

– Поедем на твоей машине, а на Фонтанке пересядем в такси, – сказал Илья.

– Сядем в третью машину, – сказал Никита.

– Естественно, – сказал Илья.

Илья не вздыхает, не говорит, что он устал, не сутулится, он собран, точен, и в словах, и в движениях, – от этой истории в нем как будто проснулся фехтовальщик, сеньор Европы.

Ирка, Илья и Алена пронесли сумки мимо тети Кати, громко переговариваясь между собой, – уезжают на две недели в Грецию, Никита везет их в аэропорт, в случае пробок Никита, чиновник федерального значения, поедет по встречной. Никита шел сзади с начальственным видом, в двух куртках, своей и Андрея. Куртка Андрея ему до колен, но не застегивается.

Илье кажется, что только он шпион Дырка, но именно Никита сказал: когда Ирка с Ильей вернутся домой, они должны пройти мимо тети Кати, громко переговариваясь между собой, что, раз уж произошла задержка рейса, они вообще не полетят в Грецию. Илья согласился в том смысле, что необходима строгая конспирация и мы не знаем, на кого работает тетя Катя.

Когда

мои прекрасные друзья проходили мимо тети Кати в строгой конспирации, с сумками и в двух куртках, тетя Катя высунулась из будки:

– А у меня племянник в Крестах, я завтра сменюсь и поеду передачу отвозить, могу вашей Муре очередь занять.

– А-а? О-о… Мы один народ, – растроганно сказал Илья.

Откуда я знаю? Ирка-хомяк изобразила эту сцену в лицах.

В кабинете уже совсем ничего не осталось, и в ванной нет бритвы Андрея, и шкаф пустой. Всего-то – минус джинсы черные, джинсы коричневые, джинсы вельветовые зеленые, свитера, дурацкие книги про рыбалку с рыбами на обложках, и дом, полный любви и воблеров, превратился в дом беды. И мне даже некому закричать «а-а-а!», потому что Мурку с Андрюшечкой я отправила к маме: они не должны видеть, как из дома выносят вещи Андрея (психологическая травма, невротические страхи – ну нет!..).

Ночью раздался звонок.

– Спишь? Ну, спи, – командным голосом сказал Никита.

– Никита? Ты звонишь, – звонок, ночью… Ты представляешь, что я подумала? У тебя когда-нибудь дрожали руки, губы, язык?

– Вот я и звоню, чтобы ты не волновалась. Мы передали Андрею вещи.

– Никита… – зашипела я.

– Что?

– Никита, про это НЕЛЬЗЯ…

– Вот черт, совсем из головы вон… Ладно, спи и помни – по телефону ни о чем не говорить. Спокойной ночи.

Никита не очень хорошо учился. У него были трудности с освоением нового материала. Не потому что новая тема сложная, а потому что новая. Сейчас Никите трудно понять новую тему: ему что-то нельзя.

…Под утро мне приснился мучительный сон. Нет ничего скучней чужих снов: сон Веры Павловны, сон Татьяны, сон Алены, – Алена любит рассказывать свои сны. В конце ее рассказа я обычно говорю «ужас какой!..», и лишь однажды получилось невпопад: она рассказывала мне сексуальный сон «и тут Никита восхищенно говорит «какая ты красивая!», а я сказала «Ужас! Не может быть!». Но, как правило, «ужас какой» достаточно для оценки чужого сна.

Поэтому кратко. Моя квартира, пустые комнаты, настежь открыты все двери и окна, ветер срывает со стен картины, двери шкафов открываются сами, из шкафов выдувает вещи, книги, что случилось, отчего же все кругом завертелось, закружилось и помчалось колесом, все вертится, и кружится, и несется кувырком, вся моя жизнь вылетела.

Так себе сон. Не надо быть Фрейдом, чтобы интерпретировать этот сон: это сон-отчаяние, сон-страх…Страх – это хорошо, это головокружение свободы, утверждал Кьеркегор: страх освобождает от всего мирского, и человек становится своей сущностью в чистом виде.

Быть сущностью в чистом виде хорошо, но голодно. От постоянного страха я перестала есть. С тех пор как ночью, смотря на Вику, съела 330 граммов сыра «Гауда», ничего не ела. Алена приходит к нам два раза в день с судками. На завтрак каша, омлет, оладьи, на обед первое-второе-третье и компот, на ужин легкий салат и пирожные. Но я не могу есть, уже похудела до своего студенческого веса, а если так пойдет дальше, я улетучусь из одежды. А если так пойдет еще дальше, мне никогда не нужно будет делать операцию!